— Дьюкейн приезжает? — спросила Мэри. — Я бы хотела, чтобы меня хоть иногда ставили в известность хоть о чем-то!
— Я думаю, вы отдаете себе отчет, что комната еще не готова? — сказала Кейзи.
— Просто Кейт думала, что это настолько обычно, что и говорить не о чем.
Джон Дьюкейн, друг и коллега Октавиена, часто приезжал к ним на выходные.
— Кейзи, вы ведь будете так любезны и уберете комнату после чая?
— Конечно, я уберу, выберу минутку. Раз вы считаете, что это нужно сделать, я сделаю.
В это мгновение в кухню вошла Кейт Грей, за ней по пятам следовал Минго. И сразу же будто пронзительный звездный луч просиял над комнатой и собрал воедино все разъединенное до этого момента вокруг центра — Кейт. Мэри, как бы пронзенная этим силовым лучом, видела, как улыбнулось умное, смахивавшее на собачью мордочку, лицо Полы, и почувствовала, как ее собственное лицо поворачивается навстречу и улыбается, а волосы откидываются назад. Минго лаял. Монроз прыгнул на стол. Кейзи добавила кипятку в чайник, близнецы, разрушив тщательно выстроенные ими же ряды камней, защебетали, стараясь ухватить коричневыми от песка руками пояс полосатого платья Кейт.
Круглое яркое лицо Кейт светилось в путанице ее золотых волос, всем уделяя частицу своего блеска. С ее появлением стали особенно заметны миниатюрность, ухоженность и аккуратность двух других дам — Мэри, с ее прической, забранной в узел, похожую на викторианскую гувернантку, и Полы — с остреньким личиком и коротко подстриженными каштановыми волосами. Кейт, сама неопределимая по природе, всем своим существом — шумом, жаром, светом, выгодно подчеркивала индивидуальность и неповторимость других. Кейт слегка заикалась, в ее речи слышался легкий ирландский акцент.
— Октавиен не приедет сегодня.
— О, дорогая, — сказала Мэри, — ради Барби он должен бы приехать.
— Да, но, увы. Что-то случилось у него на работе.
— Что случилось?
— Какой-то парень застрелился.
— Господи Боже, — воскликнула Пола, — застрелился — прямо на работе, ты хочешь сказать?
— Да. Это ужасно.
— Кто он? — спросила Пола.
— Не знаю.
— Как его звали?
— Не сообразила спросить. Кто-то, кого мы не знаем.
— Бедный парень, — сказала Пола, — мне бы хотелось все же знать, как его звали.
— Зачем? — спросил Эдвард, экспериментировавший с сухожилием цыплячьей ножки.
— Легче представить кого-то, если ты знаешь его имя.
— Почему? — спросила Генриетта, рассекая другую ножку кухонным ножом.
— Это хороший вопрос, — ответила Пола. — Платон говорит, что мы можем
