— Либо в дождливый день в пять утра надо ехать на автобусе, — добавила я.
— Именно, — поддержала меня Ева, — надо протиснуться вперед, чтобы попасть на этот автобус или увидеть мельком того несчастного, которого должны увезти.
— Того несчастного? — переспросила я. — Ты имеешь в виду того, за кем должна приехать «скорая помощь»?
— Да, а ты что думала? — спросила Ева. — Что я имею в виду князя и княжескую свадьбу?
Ева, вероятно, была права. В Швеции толкотня — неестественное состояние, которое только создает неприятности. Один человек на один квадратный километр — вот что должно быть у нас дома. И еще человек, который сидит один-одинешенек и размышляет о жизни, а при случае не чаще раза в месяц выходит из дома и выкрикивает в берестяной рожок ругательства в адрес своего ближайшего соседа!
Но итальянцы должны толкаться. В их городах, на их улицах и площадях должна быть сутолока.
— А мы с тобой иногда являемся сюда и вмешиваемся в их сутолоку и избавляемся от своей лапландской болезни[74], — сказала Ева и потянула меня за собой в кафе Биффи[75] на тротуаре, где мы, сев за столик, заказали caffe espresso.
— Если это не поможет против лапландской болезни, то ничто не поможет, — сказала я и подула на чересчур крепкий кофе. — Послушай, как все гудит вокруг нас, и подумай, как мы далеко от нашей меланхолической родины.
— Да, иногда в самом деле приятно слышать вокруг себя иностранную речь, — сказала Ева.
Тут сквозь шум прорезался женский голос, произнесший на шведском языке:
— Ой, как у меня устали ноги!
Ева посмотрела на меня.
— Иностранную речь, — спокойно повторила она. — Включая благородный сконский диалект[76].
Мы не смогли обнаружить ту, у которой устали ноги, она исчезла в толпе.
— Ships that pass in the night![77] — растроганно пробормотала я.
Но Ева сказала, что жители Сконе охотней всего сидят в своих домах вокруг горы Ромелеклинт. И так далеко на юг от своей проселочной дороги, как Галерея в Милане, они не забираются.
Мы выпили еще caffe espresso, мягко и спокойно вглядываясь в кипение народной жизни.
— Предположи, что итальянец в результате несчастного случая лишился обеих рук, — сказала Ева. — Знаешь, к чему бы это привело?
— Он оказался бы совершенно беспомощен, если бы речь зашла о том, чтобы помериться силой или о перетягивании каната, — сказала я. Мне не очень хотелось выдвигать такие печальные предположения в этот сладостный вечер.
— Дурочка! — сказала Ева. — Это привело бы к заиканию и другим существенным дефектам речи. Как он мог бы говорить, если бы у него не было рук и пальцев, чтобы жестикулировать?
