— Может, Дирк уехал по неотложным делам, — в раздумье сказала Мораг. — А может, ты повела себя так, что у него появились какие-то сомнения. Сейчас сложно об этом говорить.
— Ты чертовски права, — вспылила Шона. — Но он даже не удосужился написать мне.
— Итак, ты предпочитаешь месть вместо его предложения. — Мораг вздохнула.
— Я еще ничего не решила, — нахмурилась девушка. — И ты мне говоришь, что брак с ним — не слишком плохая идея?
— А почему бы и нет? Струаны всегда были прекрасными мастерами мести, а твой отец выделялся из всех. Если бы он сейчас был жив, он бы непременно посоветовал тебе выйти замуж за Дирка Макалистера и устроить ему такую жизнь, что через полгода он сам предложил бы развод. Тогда ты отнимешь у него положенную тебе половину его имущества, а ему будет наукой впредь никогда не связываться со Струанами. — Она помолчала и сердито добавила — Этот хитрый, старый дьявол перевернется в могиле.
Последняя фраза экономки ошеломила Шону.
— Что ты имеешь в виду под «старым, хитрым дьяволом»?
— Ничего.
— Видимо, ты вкладывала какой-то смысл в эти слова, — потребовала ответа девушка. Мораг опустила глаза и пробормотала: — О покойниках или хорошо, или ничего. А теперь пойдем-ка спать.
Шоне не спалось — слова экономки не давали ей покоя. Рори никогда не отличался хитростью. Ее отец никогда не делал гадостей за чужой спиной. О его прямолинейности и нетерпимости ходили легенды во всей округе. Это, естественно, могло спугнуть Дирка Макалистера. И вместо того чтобы объясниться с ее отцом, он, поджав хвост, стремглав сбежал.
Она до сих пор помнит откровенное презрение в голосе отца, когда тот узнал, что Дирк струсил. Презрение не к Дирку, а к ней, его дочери, которая допустила сближение с таким подонком.
— И за этого человека ты собиралась замуж? — насмехался он. — Сколько раз я рассказывал тебе о их вероломстве. Ты забыла Глен-Галлан, женщин и детишек, зарезанных английскими красными мундирами под одобрительные вопли Макалистеров? А ты не думаешь, как ты опозорила дом Струанов, позволив ему осквернить себя?
Никогда больше ее отец не возвращался к этому разговору, но она чувствовала, что он страдал и, вопреки всем ее стараниям, так и не смог простить ее. Она для него стала чужой.
Но еще страшней было другое. После случившегося он, человек недюжинной силы и энергии, стал чахнуть. Его ноги стали шаркать, плечи ссутулились, некогда живые глаза потухли. В конце концов Шона потребовала, чтобы он показался доктору, но отец сделал вид, что не слышит ее.
