— Я не умею читать будущее, — ответила я.
Это правда. Мудрейшая не давала Принцессам такого знания.
«Это разучило бы вас надеяться, — говорила она, — активно действовать и непререкаемо верить в специи».
— Но ведь Ахмад рассказывал, как вы помогли ему получить грин-карту,[24] нет-нет, не отрицайте. А Наджиб Моктар, которого чуть не уволили, третьего дня он пришел к вам, и вы дали ему специальный чай — и, слава Аллаху, его босса перевели в Кливленд, а Наджиба поставили на его место.
— Это не я. Это дашмула, смесь из десяти корней.
Но он так и держал руки передо мной, такие натруженные и доверчивые, пока наконец я не спросила, кивнув на его мозоли:
— Откуда это у тебя?
— А, это. Грузил уголь на корабль, когда еще только приехал, а потом — в автомобильном магазине. Гаечные ключи, покрышки, железки и в промежутках дорожные работы с бурильным молотком и жидкой смолой.
— А перед этим?
Легкое дрожание в пальцах. Молчание. Потом он произнес:
— Ах да, перед тем. Там, дома, мы были гребцами на озере Даль, дед, отец и я, мы возили на наших шикара[25] туристов из Америки и Европы. Однажды год оказался такой прибыльный, что мы даже натянули на сиденья красный шелк.
Дальше я могла уже и не слушать. Я уловила его прошлое в ломаных линиях, грозно чернеющих на его ладонях.
Я достала из-за прилавка коробочку чандана, порошка сандалового дерева, который смягчает боль воспоминания. Я спрыснула этим мягким ароматным веществом руки Харона, стараясь не попасть на себя. Поверх линий его жизни.
— Вотри это.
Он повиновался, хотя и рассеянно. И стоило ему это сделать, как история сама полилась из его уст:
— Однажды начались беспорядки, и туристы перестали приезжать. Повстанцы спустились с гор, из ущелий, с пулеметами и глазами, как черные дыры на лицах, да, на улицы Шринагара — города, чье имя означает Процветающий. Я уговаривал отца: «Аббаджан, надо бежать скорее», но дед говорил: «Тоба, тоба, куда нам бежать, ведь здесь земля наших предков».
— Тсс, — говорю я, стирая старые линии с его ладони, выпуская его печали на волю, в темное пространство магазина. Они еще покружили над нашими головами, готовясь вскоре улететь на поиски нового прибежища, как неизбежно делают все высвобожденные печали.
А он все говорил и говорил — слова отрывистые, как битый камень.
— Все случилось в одну ночь. В нашей приозерной деревушке. Они пришли забрать молодых мужчин. Абба-Ажан пытался остановить их. Выстрелы. Отдаются эхом по воде. Кровь, кровь и кровь. Даже деда, который спал. Красный шелк шикара еще краснее. Лучше бы и я, и я…
