Малыш оставался внизу и каждый раз дрожал от страха, что со мной может что-то случиться и я оставлю его совсем одного, далеко от любимой мамы и сестер.
Конечно, я был босиком, когда поднимался через камин на крышу, чтобы лучше упираться и отталкиваться. Проблема заключалась в том, что в результате мои ноги покрывались кровоподтеками и ранами, и всю зиму, то есть тогда, когда работы было больше всего, я мог двигаться очень неуверенно, всегда хромая.
Работа на крышах была очень опасной, и все-таки это была мелочь для того, кто, как я когда-то, поднимался в купол собора Святого Петра.
* * *
Но самой мучительной главой нашей бедности была даже не моя жалкая работа, а судьба обеих наших девочек. Мои дочери были, к сожалению, все еще незамужними девушками, и приходилось опасаться, что это надолго. Благодарение Господу Богу за то, что Он одарил их железным здоровьем: несмотря на лишения, они остались красивыми, розовощекими и свежими («Исключительно заслуга трехлетнего кормления материнским молоком!» – всегда гордо заявляла Клоридия). Их волосы были такими роскошными и блестящими, что каждую субботу они получали на рынке пару геллеров за волосинки, оставшиеся на гребешке во время утреннего туалета. Их здоровье было воистину чудом, потому что вокруг нас мороз и голод собрали множество жертв.
У моих двух дочерей, милых, здоровых, красивых и добродетельных, был только один недостаток: у них не было ни геллера на приданое. Уже не раз приходили к нам монахини из монастыря Санта-Катерина Софра Минерва: каждый год они давали приличную сумму семьям бедных девушек, которые должны были дать обет. Они пытались уговорить меня, чтобы я отдал своих дочерей в монастырь за какую-то кучку денег. Крепкое сложение и здоровье обеих девушек вызывало зависть у сестер, ведь им нужны были сильные сестры низкого происхождения для выполнения в монастырях той работы, за которую не хотели браться девушки из благородных семей. Но даже в самые горькие минуты я всегда вежливо отказывал просительницам (менее приветливой была Клоридия, кричавшая на монахинь, яростно сотрясая грудью: «Неужели я кормила их грудью по три года ради того, чтобы они окончили свои дни вот так?»), да и девочки моя не выказывали ни малейшей склонности к пострижению.
Вместо этого они обе, поскольку благодаря своему опыту помощниц акушерки смогли узреть радость материнства, страстно желали как можно скорее найти себе мужей.
Холода, а вместе с ними и голод закончились, но горести просто не желали оставлять нас. Спустя два года мои дочери все еще ждали.
