Мой ничтожный талант к иноязычным идиомам каждый раз с постыдной яркостью проявлялся на фоне усталости, с которой я приступал к занятиям. Сегодня же я опасался, что буду выглядеть перед Оллендорфом еще более жалко, чем в прошлый раз. В попытке описать, как лучше всего оказать почтение даме, то есть поцеловать ей руку, я сказал «раку» вместо «руку», что вызвало бурный приступ веселья у моей жены и сына, а у Оллендорфа – глубокое разочарование.
Клоридии еще нужно было вернуться во дворец принца Евгения. Я же так стремился скорее приняться за чтение, что извинился перед учителем и под предлогом сильной усталости попросил позаниматься только с малышом.
Запершись в спальне, я налил воды в стоявший на камине котел, чтобы нагреть ее и помыться. При этом я с радостью слушал, какие заметные успехи делает в немецком мой сын.
– Господин слуга, мой господин, как дела у господина? – спрашивал учитель, играя со своим маленьким учеником и обращаясь к нему, как к благородному господину.
– Хорошо, слава Богу, готов служить господину, какие хорошие газеты принес мне господин? – старательно отвечал малыш.
Я только вымылся и вознамерился прочесть стопку различных бумаг – брошюр и других печатных изданий о жизни и деяниях нашего светлейшего императора, – когда услышал, как поворачивается в замке ключ. Моя супруга вернулась.
– Сокровище мое! – встретил я ее и пошел к ней навстречу, втайне вздыхая о том, что придется отложить свои изыскания.
Вот уже два дня у нас с супругой не было возможности поговорить, и я горел желанием услышать новости по поводу аудиенции, которую предоставил принц Евгений are. Но тут я заметил мрачное лицо своей жены – безошибочный признак тревоги и подавленности.
Она поцеловала меня, сняла плащ и бросилась на постель.
– Ну, как у тебя дела?
– Ах, да какие тут дела… Эти турецкие солдаты только и могут, что пить. И предаваться распутству.
Окрыленные приветливостью, с которой относились к are, даже самые низшие слуги османов решили, что могут требовать такого же отношения к себе, и завалили Клоридию неслыханными требованиями.
– Из всех христианских добродетелей, – вздыхала моя жена, – турки чувствуют себя обязанными пользоваться только гостеприимством. Входя в чужой дом, они считают, что имеют право на все, потому что они muzafir, гости. В соответствии с их религией их послал сам Господь, поэтому, что бы они ни делали, их должны встречать хорошо.
Однако, продолжала Клоридия, эта добродетель, которой они для виду прикрываются, приводит к быстрому упадку. Под предлогом закона гостеприимства османы, рассерженные плохим вином из Штокерау, опустошили кладовые, истребили запасы кофе и водки, побросали в кучу ковры, матрасы и подушки, разбили даже посуду во время своего кутежа, и все за счет великодушия принца Евгения и императорской казны.
