Когда он указал нам на веревку колокольчика, чтобы мы могли сообщить о своем прибытии, я несколько удивился: мы стояли перед воротами монастыря.
* * *
– Минуточку, минуточку, – произнесла на ломаном итальянском тень, появившаяся у густой решетки рядом с колокольчиком.
Услышав наши имена, она согласно кивнула. Нас ждали. Два дня назад во время остановки кучер отправил посланника, чтобы тот доложил о нашем скором прибытии.
Кучер помог мне сгрузить багаж, и от него я услышал, что мы собирались войти в один из самых крупных, более того, вероятно, в самый влиятельный женский монастырь города.
Нас приняли в большом мрачном холле, из которого мы спустя несколько минут снова вышли на яркий дневной свет, в крестовый ход внутреннего двора монастыря, под длинную колоннаду из белого камня, украшенную статуями тех монахинь, которые доказали свою величайшую степень добродетели. В сопровождении старой монахини, которая, похоже, была немой, а быть может, просто не знала нашего языка, мы быстро шли вперед под аркадами и оказались в домике для гостей. Нам указали на две находившиеся рядом комнатки. В то время как Клоридия и мальчик, истощенные, упали на постель, я занялся тем, что отнес багаж в наше пристанище, в чем мне помогал молодой идиот, которого сестры взяли для уборки и чистки подвальных помещений. Идиот, сгорбленный и неуклюжий человек, однако высокий и мускулистый, был очень болтлив, и по тону его болтовни мне показалось, что он спрашивает меня о путешествии или о чем-то подобном. Жаль только, что я не понял ни единого слова.
Широко улыбнувшись идиоту, отпустив его и закрыв за собой дверь, я огляделся. Комната была обставлена довольно скромно, однако недостатка в жизненно необходимых вещах не было. В любом случае, это показалось мне лучше, чем подвал из известкового туфа – то жилище в Риме, где нам приходилось ютиться последние два года и где мы с тяжелым сердцем оставили своих девочек. Я перевел взгляд на Клоридию.
Я ожидал жалоб, упреков и сомнений в обещании аббата Мелани: оказаться у монахинь было для нее самым страшным, это мне было известно. Невесты Христовы – единственные женщины, которых не переносила моя благоверная.
Но с ее губ не слетело ни слова. Лежа на постели и крепко прижимая к себе кашляющего во сне ребенка, Клоридия с удивлением оглядывалась по сторонам, и взгляд у нее был как у человека, который вот-вот готов провалиться в мрачное полузабытье от сильного истощения.
