Когда отдыхают ангелы | страница 28

— Если в следующий раз тебе понравится какая-нибудь игрушка, шепни мне на ушко. Мы найдем хозяина и вместе с ним решим, на какое время ты можешь взять ее домой. Понятно?

Но игрушки уже потеряли в глазах Егора всякую ценность: ведь теперь их не надо было «спасать от одиночества». Зато у него появилось новое пристрастие: для починки карандашей в классе завели большую общественную точилку. Точилка немного походила на мясорубку, у которой нужно крутить ручку. Она совершенно очаровала Егора своей технической мощью, и на некоторое время карандашный ремонт стал главным смыслом его жизни. Сначала починке подверглись Егоровские карандаши — сломанные и не очень. Они побывали в точилке-мясорубке по несколько раз, лежали в коробке, высунув наружу острые носики, и этим обстоятельством — полной готовностью к рисованию — расстраивали своего обладателя.

Егор стал ходить по классу, заглядывать в чужие пеналы и заботливо спрашивать: «Тебе не нужно карандаш поточить? Смотри: у этого кончик уже притупился». В процессе самоотверженного общественного служения он то и дело поглаживал точилку, приподнимал ее и слегка взвешивал в руках.

Марсём решила не дожидаться неприятностей.

— Хочешь взять точилку домой?

Егор не стал отпираться.

— Сегодня пятница. Берешь на выходные. Плюс понедельник. Договорились?

Егор повернулся к точилке, всунул в нее карандаш и стал медленно крутить ручку. Он сосредоточенно смотрел на вылезающую из точилки стружку и морщил лоб.

— А в понедельник?

— Что — в понедельник?

— Как же тут в понедельник без точилки?

— Ну, как-нибудь справимся.

Егор еще сильнее наморщил лоб и продолжал разглядывать отходы производства.

Когда за Егором пришли, Марсём напомнила про точилку.

— Не, я раздумал, — сообщил вдруг Егор. — Раз вы догадались, что я хочу.

— Раздумал? Тебе что же — неинтересно стало? — у Марсём даже лицо вытянулось от удивления.

— Ну, да… И еще это… В понедельник всем надо будет. Папа взял Егора за руку, и они ушли. А точилка осталась.

Марсём некоторое время смотрела им вслед. Потом — на точилку, будто на ней были начертаны загадочные письмена. И, наконец, поняла: выхода нет. Придется послать нас в пасть дракона.

Вот тогда с холмов потянуло сыростью.

Они думают, я повесила портрет Корчака над столом, чтобы быть на него похожей. Упаси Господи! Для этого нужно по меньшей мере совершить подвиг, погибнуть в газовой камере.

— В детстве я читал ваши книжки, — говорит эсэсовский офицер Корчаку на вокзале, откуда уходит состав в концлагерь. — Эти книжки, они мне очень нравились. Поэтому вы можете быть свободны.