Он сел, и она, стоя на коленях рядом, заплакала, уткнувшись лбом ему в плечо, и все повторяла:
- Я уйду сейчас... Я уйду сейчас...
Кажется, он гладил ее по голове, поражаясь, до какой степени его ладонь не отвыкла, не забыла, будто отпечатала в себе ощущение этих слишком легких, пушистых волос.
Теперь он больше всего чувствовал щемящую жалость к ней, слабой, не умеющей переносить боль.
Переставая плакать, она прерывисто всхлипнула, вздохнула и еще раз виновато пробормотала:
- Сейчас я пойду...
Наверное, помимо всех его правильных, заранее приготовленных слов, что-то сдвигалось в нем все время, пока они разговаривали, потому что, когда Тамара еще раз повторила: "Я пойду", - он услышал эти слова с какой-то другой стороны. Как будто, когда она говорила это час тому назад, это значило: "Я оставляю тебя одного". А сейчас он услышал: "Я останусь одна".
Час тому назад он думал: "Стукнет калитка, и я останусь сидеть тут, под деревом, один, со своей проклятой тоской, один, со своей обидой, изменой и болью".
А сейчас он представил себе ее по ту сторону захлопнувшейся калитки, на окраине незнакомого города.
До вокзала идти далеко. Пожалуй, несколько километров. Он увидел, как она идет одна, торопливо, стараясь не оглядываться. Он увидел переполненный грязный вокзал и людей, спящих на полу в ожидании отправления, и длинные очереди за билетами, которых, может быть, и не будет. Он спросил:
- А деньги у тебя есть?
Она не сразу поняла, о чем он спрашивает, потом рассеянно ощупала карман лежавшего рядом на скамейке пальто.
- Ничего... есть... ты не беспокойся.
"Конечно, нету", - подумал он и спросил:
- Ехать сюда тебе трудно было?
- Трудно, - равнодушно согласилась Тамара и, подумав, тихо повторила: - Трудно. Да меня и отпускать сперва не хотели.
- Не пускали? - удивился Платонов. - Откуда? Да, ты ведь потом куда-то поступила на работу, кажется?..
Она протянула руку ладонью вверх.
- Вот попробуй. Чувствуешь?
Он провел пальцем по ее ладони и нащупал на огрубевшей коже довольно глубокие рубцы или шрамы.
Тамара сейчас же отдернула ладонь, как от щекотки.
- Это все от жести. Углы на ящиках делаются жестяные, а перегружать нам приходилось все больше самим да еще в темноте. Знаешь, как для Ленинграда срочно приходилось? Концентраты. У многих девушек такие руки за зиму сделались.
Она говорила без особого интереса, кажется, даже думая о другом, а вовсе не об этих общеизвестных и общепонятных вещах.
