Возможно, взять на себя вину — это единственный способ выбраться из одиночки. Быть может, лучше умереть сейчас, чем медленно сходить с ума.
— Что с тобой? — спросил товарищ следователь. Она осознала, что держится за живот, и заставила себя сесть прямо.
— У меня месячные.
Следователь фыркнул. Ничего нового. Он быстро перелистал блокнот, исписанный школьными каракулями. Они отправились на юг, все трое, чтобы добраться до белых. Тут все ясно. Но потом девчонка вернулась в Москву, а это уже не укладывается в стройную теорию.
Зоя думала, что допрос окончен, но тут следователь перегнулся через стол и впился в нее жесткими серыми глазами.
— Это ведь не мать посадила тебя на тот поезд со скотом? Такая красивая девочка провела десять дней среди бандитов?
Его голос неожиданно смягчился, став почти ласковым. Ни с того ни с сего Зоя начала откровенно всхлипывать. Следователь достал карандаш.
— А теперь расскажи мне. От чего именно ты бежала?
Пять недель слышит она, как шаги замирают у ее камеры. Из-за гула моторов Лубянка напоминает фабрику, которая каждые полчаса перерабатывает очередную порцию человеческого мяса. Соседка по нарам снова молится, но Зоя не может разобрать слов. Она молится, чтобы забрали кого-то другого. Или чтобы забрали ее.
Замки и засовы открываются долго. Как обычно, заслышав шум, крыса ныряет в нору. Лубянка кишит крысами. Ночью они лезут на нары. Если дать им выбор, даже они предпочтут мясо, которое еще не протухло.
Охранники приносят с собой ворох особенных запахов: табак, ружейная смазка, иногда гуталин. Свежие новые запахи, запахи внешнего мира. От них больше не воняет застарелым потом.
Привычная пауза в поисках намеченной жертвы. Она крепко зажмуривается.
— Круковская.
Она мгновенно открывает глаза. Перекатывается, садится.
Один из охранников — новичок. Мальчик-татарин, едва ли старше Зои. Юноша смотрит в сторону, отводит взгляд. И в этот миг она понимает.
— Вещи с собой.
Одна из женщин всхлипывает. Другая отворачивается, пряча лицо. Зоя понимает, что в последний раз видит дневной свет. В подвалах нет окон. Ее отведут вниз, в темноту, и она никогда не вернется.
Она собирает вещи, руки и ноги ее дрожат. Больше всего она сейчас боится темноты.
Они ведут ее прочь, и она бросает прощальный взгляд в зарешеченное окошко под самым потолком. Над темными крышами окрашен золотом квадратик неба.
ИНТЕРНЭШНЛ ГЕРАЛЬД ТРИБЬЮН
4 ДЕКАБРЯ 1999 ГОДА. ИСКУССТВО И ДОСУГ
Смерть «художницы по золоту» знаменует конец эпохи
