Сергей Щукин покупал картины с 1890-х годов — украшал ими стены своего московского особняка. Двести двадцать одно полотно, приобретенное или заказанное в длительных поездках по Западной Европе художникам, о которых в России никто не слышал. Зоя уже несколько месяцев жила в Москве, когда Андрей Буров повел ее взглянуть на них. К этому времени и особняк, и имущество были конфискованы красными, переименованы в Музей современного западного искусства и укомплектованы парой часовых со штыками у дверей. Андрей был сыном московского архитектора, хорошо знал и любил искусство французского авангарда. Но Зоя пошла с ним на выставку не поэтому. По правде говоря, он нравился ей с той самой минуты, как они познакомились среди бардака новой государственной школы. Внешность тут ни при чем: он был высок и костляв, с выдающимся носом и плохим зрением. Но они сидели за одной партой, и хотя уроки были случайными и бестолковыми, вскоре стало ясно, что у него самая светлая голова в классе. Он был всего на два года старше, но эти два года наделили его верой во власть идей, верой, которую не мог погасить даже пустой желудок. Он провожал ее в школу и из школы, не забывая убраться с улиц до наступления темноты, но ей понравилась идея ускользнуть с ним тайком, увидеть что-то новое. Кроме того, она не спешила возвращаться в ледяную квартирку на Арбате, которую Зое, ее матери и бабке приходилось делить с чужаками.
Он взял Зою с собой во дворец Щукина на ее пятнадцатый день рождения.
Она пытается вспомнить, что ожидала увидеть там, ловит расплывающиеся воображаемые картины: дамы в вечерних платьях и неестественных томных позах; сумрачные холмистые пейзажи; натюрморты с мертвой дичью и очищенными фруктами; природа, скопированная маслом, запихнутая в вечность старательными, умелыми руками. Как те холсты, что висели на стенах дома ее отчима.
Она была не готова к тому, что увидела.
Зоя вспоминает заговорщицкую улыбку Андрея, когда тот потянул на себя дверь, ведущую в огромный зал. Вспоминает перламутровый солнечный свет, струящийся сквозь застекленную крышу, эхо приглушенных голосов, похожее на шелест крыльев. Она стояла на лестнице, когда фигуры выскочили перед ней. Она вспоминает, как застыла на месте, как забилась жилка на шее.
Этот миг изменил все.
Два гигантских панно: с одной стороны «Танец», с другой — «Музыка». Высокие фигуры, примитивные и пророческие. Пятна бездонного синего и пронзительного зеленого. Первой реакцией был страх. Ей показалось, что революция всегда была здесь, ждала своего часа, чтобы уничтожить прогнивший старый мир и ее вместе с ним. Щукин втайне разработал этот новый порядок. Новый язык для новой эпохи.
