У памятной лощинки остановились. Над дорогой дважды вспыхнул фонарик.
— Посидите здесь, — сказал Седлецкий солдатам. — Не курите, не гремите. И не спите ради Бога!
Он взял с сидения тяжелый рюкзак и выпрыгнул на дорогу. Тихо, как большая кошка, подошел Мирзоев.
— Сколько у тебя человек? — спросил Седлецкий.
— Четверо. Хватит?
— Вполне. Пойдем…
Ночь была звездной, в самой глухой поре. Шли, пригибаясь, чтобы лучше видеть на фоне бесчисленных звездных скоплений. Какое тут чистое небо, подумал Седлецкий отрешенно. В Москве таких звезд не увидишь… Минули ложбинку, выбрались к реке и пересекли ее наискосок. С террас пахнуло хвоей и мокрой глиной. Шли по берегу, пока Седлецкий не увидел знакомую кривую пихту, черным бесформенным пятном закрывавшую звезды. Поднимались осторожно, ползком, вжимаясь в канавки, промытые дождями.
Издалека долетел шум шагов, обрывки разговора, смех. Не скоро они научатся воевать, подумал Седлецкий, не скоро. Даже головного дозора не пустили… Как же — хозяева гор… Пихта уже тихо поскрипывала над головой.
Людям Мирзоева ничего объяснять не приходилось — сами могли кого угодно научить… Двое с рюкзаками двинулись в темноту, а Седлецкий с оставшимися залег у пихты. Деловито раскладывая под рукой автоматные обоймы и гранаты, Седлецкий отогнал прочь мысли о нарушении жестокого закона Управления: руководитель акции не ходит «на дело» сам. Тут не до правил. Бородатый Наби с отрядом свою роль сыграл, и никто не должен узнать, что он искал на складах дивизии.
Прошло около часа. Успели сместиться звезды над макушкой пихты. Седлецкий почувствовал озноб. То ли от ночной свежести, то ли от волнения.
— Скоро начнет светать, — сказал он Мирзоеву.
— Не беспокойся, — шепнул Мирзоев. — Ребята дело знают.
И словно в подтверждение его слов, гора под ними дрогнула, вздохнула и выпустила столб огня. Горячим ветром ударило в лицо. На несколько мгновений вокруг стало светло. Горизонт в резком свете взрыва словно поплыл — это сдвинулся береговой оползень.
В городок они вернулись, когда на дальних вершинах высветились розовые снежники. Лопатин так и не ложился. Пепельница перед ним ломилась…
Еще через час в сопровождении внушительного конвоя возвращались с Федосеевым в город. Генерал яростно зевал.
— Такие ночи не по мне. Пора, действительно, снимать погоны. Впереди, чувствую, долгая и глупая война.
Проехали ложбинку, с которой теперь Седлецкого связывало столько воспоминаний, и поднялись на взгорок. Отсюда открылась столица крохотной истерзанной республики. Город лежал в зелени садов, и поэтому издали почти незаметны были рубцы выгоревших кварталов.
