Напрасные сожаления!
Как мы уже сказали, (…) старый Париж уходит от нас.
Все исчезает, рушится под кирками рабочих: и эти священные следы прошедших веков, и эти старые улицы со странными названиями, часто весьма циничными, а порой просто неприличными; и узкие, грязные улочки, которые, несмотря на это двойное неудобство, обладали достоинствами контраста и которые благодаря непрекращающейся суете их многочисленных обитателей выглядели на фоне праздной, беспечной и роскошной жизни города беспокойным, вечно озабоченным рабочим улеем, исполняющим нравственное предназначение жизни, заключенное в необходимости постоянно трудиться. Все это превращается, как по мановению волшебника, вышедшего из мастерской классической архитектуры, в огромные, широкие, тщательно вылизанные проспекты, которым вполне можно поставить в упрек, отбросив даже восхищение парижских буржуа, с гордостью взирающих на них, монотонное однообразие их великолепия. Эти очаровательные лавочки и мастерские, с детства привычные нашему взору, мало-помалу исчезают, не поведав нам, что сталось с их исконными обитателями… (…)
Прощай, старый Париж, прощай, Париж Филиппа-Августа, Карла VI, Франциска I и Генриха IV! Полукруглые своды, стрельчатые арки, круглые витражи пережили свой золотой век; владельцы обязаны каждые три года заново красить или очищать фасады своих домов; прямая линия торжествует, краска властвует в городе!
Еще несколько лет, и от семнадцати прошедших веков, начиная с терм Юлиана и заканчивая Триумфальной аркой на площади Звезды, от всех этих разрушенных памятников не останется ничего, кроме воспоминания, смутного и неопределенного, как тень, уцелевшего лишь в памяти некоторых фанатичных поклонников живописной красоты» («Парижане и провинциалы», I).
По счастью, худшие опасения писателя не оправдались. Термы Юлиана сохранились до сих пор, исторические памятники отреставрированы, но старый Париж, конечно, уже не существует.
Вот почему отныне Дюма считает нужным время от времени воспроизводить панораму отдельных районов, начиная действие нового романа. Ведь становится все больше людей, особенно среди молодежи, кто уже не помнит старого Парижа. Даже говоря о временах не столь отдаленных, скажем, о 1827 годе, приходится учитывать изменения, произошедшие в городе.
«Перемещаясь с востока на запад по южной части города, можно заметить, что Париж 1827 года почти ничем не отличается от Парижа 1854 года. Город, раскинувшийся на левом берегу Сены, просто не меняется; его назовешь скорее безлюдным; вопреки цивилизации, наступающей с востока на запад, столица просвещенного мира Париж развивается с юга на север: Монруж наступает на Монмартр.
