- И все ты врешь. И ничего этого не было, - неторопливо прихлебывая, проронил Кастровский.
- Почему это я обязательно вру?
- А правда, задумайся, друг мой. Почему? Старая антрепренерская привычка, что ли?
- Вспо-омнил... Да что я за антрепренер был?
- Мелкий, а все-таки мошенник.
- А ну тебя, - нисколько не обижаясь, развязно хохотнул Маврикий. Почему мошенник?.. Ведь какое время было? Проклятый старый режим. Темное царство и всякая такая петрушка.
- А при новом строе ты, стало быть, и мошенничать больше не станешь? участливо спросил Кастровский.
- Даже смешно! Я теперь администратор, на государственной службе! Как же я теперь, к примеру, недоплачу жалованье актеру? Меня тут же выгонят и еще заклеймят позором. Как же мне теперь мошенничать?
- Ну, это ты еще сообразишь, голубчик. Разберешься!
Все засмеялись, а сам Маврикий громче всех, показывая, что умеет ценить безобидную шутку.
- А где же Истомина? - вдруг вспомнила Дагмарова, когда ее муж, кончив пить, встал со своего ящика. - Леля, где вы? Что же вы не идете чай пить, детка?
Утром все проснулись от странной тишины. Тихонько посвистывал ветер. Отцепленный вагон, на стенке которого ярко-красный красноармеец, весь из кубов и треугольников, колол штыком вялого зеленого змея с человечьей головой в генеральской фуражке, одиноко стоял среди громадного пустыря, заросшего бурьяном, на далеком запасном пути.
Станции даже видно не было. По дну песчаного карьера красные от ржавчины рельсы узкоколейки вели в заросшее болотце, где квакали лягушки.
- Боже мой! - страдальчески воскликнула Дагмарова. - Если они не хотят везти нас дальше, пускай они отправят нас обратно.
Режиссер Павлушин сумрачно молчал, ожесточенно приглаживая свои жесткие белобрысые волосы. Едва успевала по ним проехать щетка, они упрямо поднимались стоймя. Наконец он нервно отвернулся от зеркала и швырнул щетку на свою скомканную, запыленную постель.
- Прошу всех сохранять дисциплину и спокойствие. Я иду!
Маврикий его уже давно дожидался. Они слезли по железной лесенке на рельсы и по шпалам зашагали к станции.
На переполненной солдатами станции их жалкий "штатский" мандат показался почти комичным, совершенно ничтожным рядом с грозными военными чрезвычайными мандатами всяких особоуполномоченных.
Их даже толком слушать не стали, да еще обругали и высмеяли за то, что они позволили себя отцепить.
- Позвольте, но ведь мы не сами себя отцепили! - оправдывался Маврикий.
