Вы слышите?
Прекратите перепевочки, черпайте из бездны, не воскрешайте фантомы прошлого!
Это говорю вам я, стареющий советский переводчик.
Напротив заколоченного кинотеатра «Палас» — академия Генштаба в мавританском стиле. У стены спит в обнимку с «калашниковым» египетский солдатик.
Ушел последний трамвай на Наср-сити с остановки «Муаллимин».
Иду назад — к перекрестку улицы Аль-Ахрам и площади Рокси, туда, где собирались вечерами советские переводчики. Хвастались «Ронсонами», «Ориентами» и «Паркерами». Все изменилось! Исчез Restaurant de Familles, где старый грек с трясущимися руками подавал тарелки со спагетти. Исчезли лавки, где торговали дисками.
Это уже не тот Гелиополис, по которому стайками шлялись русские хабиры, пили хамсаташар, разглядывали часы в витринах.
Сегодня здесь так же шумно. Но все другое.
Новая египетская публика. Средний класс. Девки с голыми пупками и в шелковых косынках.
Одинокий, по-прежнему пустой, стоит индийский замок барона Дэмпена. Почему так млели при виде его русские хабиры? Наверное, эклектическим стилем он напоминал им избушку на курьих ножках.
Бедняги, они тут были исторически недолго — какие-то три года — с 69-го по 71-й. Насер их позвал, Садат выгнал. И вернулись они в постылую советскую жизнь.
Короче, я так и не нашел того Каира. Это не тот Каир. Не тот Гелиополис.
Нечего искать! Нечего! Духи, тени русских хабиров испарились. Теперь здесь другая жизнь. В одну воду дважды не вступишь.
Пора уезжать из Египта.
Что я и сделал. Упаковал чемоданчик, тепло попрощался с баубабом и поехал в аэропорт.
Перед глазами в последний раз промелькнули белые виллы Гелиополиса, утыканные сателлитными антеннами корпуса Наср-сити.
Осенью 2010 года я писал в Карлсбаде концовку этой истории.
Остановился на окраине очаровательного парка Дворжака в отеле «Термаль» — угрюмом здании времен социализма, где на пятнадцатом этаже за своим маленьким «Макинтошем» уныло долбал по клавиатуре. Пальцы привыкли с юности к тяжелым металлическим клавишам машинки «Континенталь», а тут — вялые пластиковые пуговки, которые прогибались под наработанными ударами железного века.
Я спускался периодически в столовую и там накладывал себе салаты, кнедлики и прочую хурду-бурду. Кормили по-чешски — жирно и безвкусно.
В хмурый ноябрьский сезон публика была неинтересной — все больше русские немцы. Раздавались возгласы «шайсе» и обсуждались цены на бензин.
Приехавшие из соседней Германии бывшие трактористы с женами пользовались дешевизной зимнего лечения.
