Но тогда встает вопрос: объективна ли она, или, может быть, она только ищет предлога оправдать свои желания. Лоретта решает, что она объективна. Да и не все ли ей равно в сущности — она хорошо знает, чем это кончится.
5 часов 21 минута (по Гринвичу) в Брауншвейге
Корбье сообщил Холлендорфу о рождении ребенка.
— Девочка лучше, чем мальчик, — сказал немец. — Девочек по крайней мере на войну не берут.
Он встает, смотрит на сына. Ганси спит в кресле, свернувшись калачиком, — привычка, которая появилась у него совсем недавно. Холлендорф заметил, что он стал часто улыбаться во сне. Бедный мальчик! Нагоняет упущенное. Жизнь его не балует, наяву он не улыбается так часто, как во сне. На долю его отца выпало больше радости. Холлендорф удивляется, почему всякий раз, как он вспоминает о своем детстве, в памяти всплывают одни и те же картины: вот он с отцом, матерью и братьями сидит в большой дядюшкиной машине. Они отправляются в Баварские Альпы. Холлендорф видит домик среди сосен, озеро, где так приятно выкупаться; кругом заснеженные горные вершины, куда можно взобраться только на канатах. Впрочем, нет, восхождение на канатах было гораздо позже, когда он уже был студентом. Собиралась большая компания, были и девушки. Гудрун, рослая, крепкая, заигрывала с ним. Он поддерживал эту игру, хоть Гудрун вовсе и не нравилась ему; но она распустила слух, что он робкий, застенчивый. Ложное мнение: когда он познакомился с Маргой, своей будущей женой, он доказал, что может быть предприимчивым, даже дерзким. Марга была маленькая, худенькая женщина, изящная и остроумная.
Вздыхая, Холлендорф возвращается к столу, садится у приемника, начинает вызывать Берлин:
— Алло, Берлин, всем, всем, всем, говорит Брауншвейг... Перехожу на прием.
Спокойный голос отвечает:
— Говорите, Брауншвейг. Я вас слушаю.
Холлендорф рассказывает о судне, которое терпит бедствие, об эпидемии, о сыворотке, отправленной рыбакам. Француз Сирне, прибывший в Берлин, не нашел никого на аэродроме. Американец Беллами должен был взять на борт медикаменты и доставить их в Осло, но вылетел слишком поздно.
Холлендорф прерывает сообщение:
— Вы меня слышите?
— Очень хорошо. Продолжайте.
Когда рассказ окончен, Холлендорф спрашивает:
— Вы можете чем-нибудь помочь?
— Может быть.
— Кто вы?
У Холлендорфа создается впечатление, что, хотя его неоднократно повторенный вопрос услышан собеседником, тот не имеет намерения отвечать ему.
Таинственный связной исчез. И снова призывы Холлендорфа падают в бездонную пропасть молчания.
