Он иногда писал в газету фельетончики и подпись под ними ставил сокращенную: «Ал. Каш.» Почему-то это нравилось редактору. По слухам, дядя Лёша иногда сильно поддавал, разок в два месяца, но не в городе, а уезжал, в деревню к родне (он и нам, как оказалось, тоже каким-то боком свойственник), и там загуливал, «шатаясь меж двор». А в городе блюл себя.
К нашей семье он считал себя причастным не по кровным связям, а по духовным, как он выражался. Когда-то, давным-давно, когда меня еще не было на свете, он напечатал в журнале, а потом и книжечка вышла, документальную повесть о моем отце и его друзьях, вернувшихся из армии с боевыми наградами. Книжечка хранится у нас дома, я ее читал, конечно, о достоинствах судить не берусь, хотя интересно — про своих всё же, правда, фамилии там изменены, потому что «так надо». Когда я читал ее второй раз, в девятом, что ли, классе, как раз после олимпиады (узнал, что «Ал. Каш.» в газете, Алексей Кашеваров на обложке книжки и мой шеф в ответственном деле развития дарования — все «трое» одно и то же), снова стал расспрашивать отца, так он отмахнулся: «Да ну его, этого Алкаша, наврал и приукрасил половину…»
Всё же в другой «половине» что-то такое оставалось — «Красную Звезду» и медаль «За отвагу» так запросто не дают, особенно в мирное время.
Мать снова прикрыла трубку и спросила у отца:
— Просит подробно рассказать о Кольке…
— Нет! — вскинулся отец. — Скажи, что всё улажено… Подожди, а откуда он узнал-то?
Мать пожала плечами.
— Бухой или соображает ещё? Как по голосу?
— Вроде в норме… Может, и вправду пишет там?
— Рискнём, что ли? Вдруг что подскажет? Только без подробностей.
Мать начала рассказывать.
А я уже много раз все это слышал, и от нее, и от Кольки, да и читал в газетах, по телику об этом стали показывать.
Дедовщина…
От корневого слова «дед», я это недавно как-то очень остро сообразил, раньше просто не увязывалось, разные слова — да и всё. Молодой был, наверное, зелёный. Сейчас вот старый стал. Чем больше соображаешь, тем хуже жизнь представляется. И не прикажешь извилинам, чтобы не ёрзали там, а спали себе потихоньку да сны расчудесные просматривали.
Колька писал из армии каждую неделю, как и обещал матери, но всегда коротко, несколько строчек. И всегда у него вроде бы всё было в порядке — сначала в «учебке» на компьютерах, потом в полку на них же. Дома у нас были спокойны, верилось, что к сложной технике допускают «думающих» ребят, а значит, и «интеллигентных». Так и только так. «Извините, товарищ рядовой». «Пожалуйста, товарищ ефрейтор».
