— Вели, государь, все умрем!
— Ну что ж. Верю вам! Семен Федотович, подай воззвание Сибирского правительства и мой манифест. Час назад мне первые оттиски принесли, всю ночь печатать будут в типографском вагоне.
Семен Федотович быстро взял с комода большие листки и положил перед Михаилом Александровичем на освобожденный от тарелок стол. Пододвинул чернильницу и ручку.
— Ну, смотрите, мужики. Не подведите, отнесете своим и всем прочитайте. — Император обмакнул перо в чернила и стал быстро подписывать листы бумаги, откладывая их в сторону Фомина. Семен Федотович тоже обмакнул перо второй ручки в чернильницу и быстро пробежал глазами текст воззвания и манифеста, уткнувшись взглядом в знакомые строки: «На подлинном Собственною Его Величества рукою написано». Далее чернильный росчерк «Быть по сему», и следом — «Михаил». А на манифесте вообще стояла только одна высочайшая роспись без всяких сопутствующих слов.
Генерал вздохнул и принялся черкать листы — писать ему было намного больше — заверяя своим «подлинным верно» и ставя чуть более короткую, чем у императора подпись.
Красноярск
— Но кто же знал, кто знал! — Бронислав Зиневич не находил себе места, мечась из угла в угол по кабинету. Хорошо, что хоть эсеры оставили помещение за ним и продолжали называть его командующим народно-революционной армией, а иначе было бы совсем худо. Даже поспать хоть немного в спокойствии негде.
Прошло трое суток с того страшного часа, когда он прочитал на ленте — «мавр сделал свое дело». Красному начдиву не откажешь в чувстве черного юмора. Вернее, уже откажешь — сегодня в городе напечатали во всех газетах, что 30-я дивизия красных наголову разгромлена, а ее начдив Лапин убит.
И тут же прогремело второе известие, потрясшее разом весь город, — в Иркутске пришедшее к власти Сибирское правительство признало царем Сибирским, с сохранением права на императорский титул, великого князя Михаила Александровича. Известие, что царь жив, а вся армия ему присягнула и уже идет штурмовать Красноярск, моментально взбудоражило весь город. Словно большой булыжник с чудовищной силой метнули в коровью «лепеху» — брызги во все стороны полетели!
Вышедшие из подполья большевики с наиболее упертыми «красными», с упрямством, достойным лучшего применения, твердили о самозванце, и с самоотверженностью Сизифа строили укрепленные позиции на западных рубежах, вытягивая тяжелую артиллерию. Вот только ряды желающих повоевать за них таяли словно брошенный на горячую печку лед.
