— Гипотетический вопрос, — произнес молодой академик, к удивлению старших коллег. — Вы утверждаете, что кислород означает жизнь. Но откуда уверенность, что без него небесное тело мертво? Легко вообразить всевозможных существ, в том числе разумных, на планетах без кислорода, даже без атмосферы. Если эволюционными преемниками людей станут машины, как предполагают многие философы, они предпочтут воздух, не способствующий ржавлению. Вы представляете, насколько старой может оказаться планета Саган-два? Если она миновала кислородно-биологическую эру, вас будет ждать машинная цивилизация.
Среди аудитории раздались смешки и недовольное бормотание: «Научная фантастика!» Доктор Варли подождала, пока академики успокоятся, и коротко ответила:
— Мы не особо волнуемся по этому поводу. Если наткнемся на машинную цивилизацию, принцип невмешательства вряд ли станет главной заботой. Меня больше волнует, как они повлияют на нас!
В задних рядах медленно поднялся человек, старше которого доктор Варли не встречала на Талассе. Председатель моментально нацарапал записку и передал ей:
Проф. Дерек Уинслейд, 115 лет, ВС Т. науки, историк.
Пару секунд доктор пыталась понять, что означает ВС. Вдруг ее осенило: это сокращение от «Великий Старец».
Закономерно, что патриарх талассианской науки — историк, подумала она. За семьсот лет Три острова породили лишь горстку настоящих мыслителей.
Однако не стоило винить талассиан. Они строили новую цивилизацию; стимулы к исследованиям, не приносящим практических результатов, отсутствовали. Имелась еще одна проблема, более серьезная, но менее очевидная. Одновременно каждой научной дисциплиной занималось слишком мало людей. Невозможно было достичь «критической массы», необходимой для порождения новой области знаний из фундаментальных исследований.
Лишь в музыке и математике случались редкие исключения. Нелюдимый гений — местный Рамануджан или Моцарт — мог возникнуть из ниоткуда и в одиночестве бороздить странные моря человеческой мысли. Отличный пример из талассианской науки — Фрэнсис Золтан (214–242); имя его чтили даже пятьсот лет спустя после гибели великого ученого. Однако доктор Варли скептически относилась к его неоспоримым талантам. Ей казалось, что по-настоящему сути открытий в области гипертрансфинитных чисел не понимал никто. Подлинная проверка научного прорыва — это работы последователей, коих у Золтана оказалось исчезающе мало. Даже знаменитая «Последняя гипотеза» не доказана и не опровергнута до сих пор.
