.
Но подобное объяснение было не вполне удовлетворительным, поскольку ставило больше вопросов, чем предлагало ответов. Если изменился климат, то почему? Возникло так много не вполне убедительных теорий, что ученые начали искать другие решения.
В тысяча девятьсот восьмидесятом году Луис и Уолтер Альваресы, изучавшие геологическую летопись, объявили, что разгадали давнюю тайну. В узком слое скальных пород, отмечавшем границу между меловым и третичным периодами, они обнаружили свидетельства глобальной катастрофы.
Динозавры были убиты. Теперь стало понятно, что послужило орудием этого убийства.
ВСТРЕЧА ТРЕТЬЯ
Мексиканский залив, 65 000 000 лет назад.
Он влетел вертикально, пробил в атмосфере дыру диаметром десять километров и создал такие температуры, что стал гореть сам воздух. Ударившись о землю, камень превратился в жидкость, расплескался высокими, как горы, волнами, и застыл, образовав кратер, поперечник которого достигал двухсот километров.
Это было лишь начало катастрофы. Далее же приключилась подлинная трагедия.
Из воздуха полились оксиды азота, превращая море в кислоту. Облака сажи от лесов, обращенных в пепел, затмили небо и на многие месяцы скрыли солнце. Температура стремительно падала во всем мире, убивая растения и животных, которые пережили начало катастрофы. Некоторым видам было суждено продлить свое существование еще на несколько тысячелетий, но господство гигантских рептилий подошло к концу.
Часы эволюции были запущены заново. Начался отсчет времени, оставшегося до появления человека.
Это произошло примерно за шестьдесят пять миллионов лет до настоящего времени.
Разум, которому в каждый определенный
момент времени были бы известны все силы,
приводящие природу в движение… будь он
также достаточно обширен, чтобы под-
вергнуть эти данные анализу, смог бы объ-
ять единым законом движение величайших
тел Вселенной и мельчайшего атома; для
такого разума ничего не было бы неясного и
будущее существовало бы в его глазах точ-
но так же, как прошлое.
Пьер-Симон де Лаплас, 1814 г.[3]
Роберт Сингх не терпел философских спекуляций, но когда он впервые наткнулся в учебнике астрономии на слова великого французского математика, то почувствовал нечто похожее на ужас. Каким бы невероятным ни представлялся ему так называемый достаточно обширный разум, сама мысль о возможности существования чего-то подобного пугала его. Была ли свобода воли, которой, по своему наивному убеждению, обладал Сингх, не более чем иллюзией, если каждый его поступок мог оказаться предопределен, хотя бы в принципе?
