Дворец и монастырь | страница 9
Колычев почти выбежал из шатра и прошел к коновязям. Прислуги здесь почти не было, так как и она побежала глазеть на скоморохов, и Колычев скоро отыскал своего конюха, сурового на вид, сильно загорелого, сухого как жердь старика. Старик, пригорюнясь, сидел на каком-то пеньке и клевал носом, с трудом одолевая охватывавший его сон.
– Что, дремлешь? – спросил его Колычев и, не дожидаясь ответа, наскоро приказал подвести себе лошадь.
Старый конюх, почесывая в затылке, поднялся с пенька и любовно и заботливо заметил своему господину:
– Как бы не заприметили, что ты уехал с пира! Государь великий князь, да и наш князь могут разгневаться.
Молодой человек ответил:
– Не по себе мне, Ермолай, голову разломило. Старик покачал седою головою.
– Разломит тут голову, как все нечистые, тьфу ты, Господи, во все голоса воют…
Он с лаской посмотрел на молодого человека и с опаской повторил:
– Только бы вот не заприметили…
– Ну, кто заприметит! Никто и себя, чай, теперь не помнит тут. А заприметят – подумают, что без задних ног лежу где-нибудь.
– Оно, пожалуй, что и так, – согласился старик, возясь около коня. – Иные уж давно под лавками лежат, ровно черту, тьфу ты, Господи, душу отдали…
Он вздохнул.
– Видно, не ко двору мы тутотка, ты по молодости, я по старости лет. В деревне-то мы с тобой теперь седьмой сон, поди, видели бы…
– Ну, сон не сон, а все же не эту мерзость видели бы, – ответил Колычев.