Саттон заколебался, внезапно осознав, что он голоден. И он на секунду задумался о том, как его желудок примет пищу.
— Я бы мог найти ширму, — сказал Фердинанд.
Саттон покачал головой.
— Нет. Я лучше помоюсь и побреюсь. Пришлите мне наверх завтрак и смену белья.
— Может, яичницу-болтунью? Вы очень любили ее на завтрак.
— Звучит весьма соблазнительно, — признался Саттон.
Он медленно отвернулся от конторки и пошел к лифту. Он почти уже закрыл дверь, когда его вдруг окликнули:
— Минуточку, пожалуйста!
Через холл бежала девушка, стройная и медноволосая. Она скользнула в лифт и прижалась к стене.
— Большое спасибо, — сказала она. — Большое спасибо, что подождали.
Кожа ее, как заметил Саттон, была белая, как магнолия, а глаза цвета гранита с голубыми тенями внутри. Он мягко закрыл дверь.
— Был рад подождать, — сознался он.
Ее губы чуть вздрогнули, и Саттон продолжал:
— Мне не нравится обувь. Она слишком стесняет ноги.
Он с силой нажал кнопку, и лифт помчался вверх. Вспыхивающие огни отмечали этажи. Саттон остановил кабину.
— Это мой этаж, — объяснил он.
Он уже открыл дверь и почти вышел из кабины, когда она окликнула его:
— Мистер.
— Да, в чем дело?
— Я не хотела смеяться. Право же, не хотела.
— Вы имели полное право смеяться. Право же, имели, — сказал Саттон и закрыл дверь.
Он секунду постоял, борясь с внезапным напряжением, которое охватило его, словно чья-то могучая рука.
«Осторожнее, — предупредил он себя. — Спокойнее, мальчик. Ты наконец-то дома. Вот то место, о котором ты мечтал. Всего несколько дверей, и ты дома. Ты протянешь руку, повернешь ручку двери, толкнешь дверь — и все будет там… точно таким, каким ты помнишь. Любимое кресло, движущиеся картины на стене. Фонтанчики с венерианскими русалками… и окна, на которых можно сидеть и вбирать в себя панораму Земли. Но ты не должен волноваться, становиться мягкотелым хлюпиком».
Что-то не так. Не ясно что, но что-то есть. Что-то сильно не в порядке. Он медленно шагнул, потом еще раз, борясь с напряжением, борясь с сухостью во рту, заполнившую всю его глотку.
Одна из картин, как он помнил, изображала лесной ручей с птицами, порхающими среди деревьев. И в самые неожиданные моменты одна из птиц пела, обычно на рассвете или на закате солнца. И вода журчала счастливую песню, которую можно было слушать часами.
Он понял, что бежит без остановки. Пальцы его схватили дверную ручку и повернули ее. Комната оказалась на месте, любимое кресло, журчание ручья, всплески русалок…
