Так, стоп. Не проболтаться о брошке. Она не поймет. Вернее, поймет, но превратно.
– Спасибо за чай. Было очень приятно.
– На здоровье!
– До свидания!
– До свидания!
А может, уже не надо? Следующее свидание будет опаснее.
Но она же все равно придет.
– Надеюсь, сестра вас примет.
– Я тоже на это надеюсь, спасибо.
И она исчезла.
И даже дверь в подъезд теперь после нее не взвизгнула – держит дистанцию.
Глава 14. Работа
Ну вот, теперь я человек. Работник. Корректор в фирме «Алые паруса».
Странное, кстати, название. Если они уж так настаивали на цвете и книжном имени, лучше бы назвали себя «Алой буквой» – более подходящее название для типографии.
Да мне, впрочем, какое дело?
Мое дело – работу в срок сдать и денежку получить. И тогда, в случае надобности, будет на что билет купить.
К корректуре приступаю прямо сегодня. Роман называется «Роковые подвязки». Похоже, редкостная гадость. Зато имя у героини хорошее – Корделия. Это из Шекспира, это я люблю.
Да, кстати, пока держусь на половинной дозе лекарства. После завтрашнего визита к доктору буду снижать до четверти.
Глава 15. Из дневника Корделии
Меня зовут Корделия, и я знаю истинную цену слов. Вообще-то они ничего не стоят. Поэтому я всегда предпочту молчание болтовне.
В нашем мире это не самое полезное свойство. Во всех делах побеждает тот, кто умеет искусно сплетать звуки речи. Можно даже и без особого смысла, лишь бы она лилась, лилась, журчала, проникала в уши и кишки тех, кто слушает.
Мои сестры – вот уж они мастерицы прицеплять слова одно к другому. И может, именно потому, что я младшая и с детства привыкла к их неумолчному дуэту, мне так нравится тишина.
Да и зачем постоянно разевать рот, если в большинстве случаев вполне можно обойтись и без этого?
«Мне, мне, я, я», – кричали мои сестрички в ответ на предложение отведать того или этого блюда.
Зачем, если можно просто протянуть тарелку?
«Ах, какая прелесть! Какая распрелестная прелесть!» – повизгивали они, примеряя подаренные отцом бирюльки.
Зачем, если свечение каменьев, лежащих на коже, говорит само за себя?
«Молчунья!» – презрительно фыркали они, глядя на меня.
О, да! Я люблю молчать, и была бы счастлива, если бы остальные были в этом похожи на меня.
Я люблю картины. Они воплощенное и такое говорящее молчание! Иногда я стою часами напротив портретов моих предков-королей, и смотрю на них, и оторваться не могу.
И представляю себе, в какой-такой период жизни застал их придворный художник. Что происходило с ними тогда? О чем они думали, когда позировали живописцу долгими часами?
