Мы врываемся внутрь тюрьмы. В коридоре лежат вражеские трупы. Их, пожалуй, более пятнадцати. Неужели был так силен тюремный гарнизон? В тех сведениях, которые принес мне разведчик Брасовского отряда, говорилось лишь о пяти сторожах.
О гарнизоне не упоминалось ни словом… Как мог произойти такой грубый просчет?..
В тюрьме меня встречает Пашкевич.
— Сюда, Александр, — тихо говорит он.
Идем по коридору. На полу обваливается штукатурка, разбитое стекло, брошенный автомат, пустые патронные гильзы.
Входим в камеру. После яркого, солнечного морозного утра первое мгновение ничего не вижу в этой серой полутьме. Наконец, на полу вырисовывается фигура. Подхожу ближе.
Лужа крови. Клочья рваной окровавленной одежды. Исполосованный ножом, обезображенный труп.
Буровихин… Вася Буровихин… Его тонкий нос с горбинкой. Его густые, сросшиеся у переносья, брови.
— Когда я пришел сюда, — тихо говорит Пашкевич, — труп был еще теплый. Василия убили в тот момент, когда мы ворвались в Локоть… Смотри.
Николай подводит меня к стене, зажигает спичку, и в ее мерцающем свете я вижу слова, нацарапанные на грязной серой стене:
«Выдал связной. Концы в Севске. Шперлинг аме…»[50]
— Вот кто убил его, — все так же тихо, словно он не смеет повысить голоса в этой страшной камере, говорит Пашкевич. — Этого большого, честного, несгибаемого человека…
Неподалеку с воем рвется мина. Бой продолжается. Надо спешить.
У дверей с автоматом наготове стоит Ларионов. Он ничего не говорит нам, но я знаю: Ларионов скорее погибнет, но никому не отдаст Василия…
Бой то затихает, то вспыхивает с новой силой. Трещат автоматы. Около офицерской казармы бьет станковый пулемет.
Стараюсь сосредоточиться, по звукам выстрелов определить ход боя, но перед глазами по-прежнему стоит мрачная темная камера, замученный Буровихин и надпись на стене: «…Концы в Севске, Шперлинг аме…» Что это значит?
Связной от Кузьмина докладывает: наши прорвались к дому, где жил Воскобойников… Минут через десять — новый связной. От него узнаем, что лидера «партии всея Руси» срезала пулеметная очередь Леши Дурнева.
Часть дела сделана…
— Ваня Федоров в офицерской казарме! — взволнованно сообщает Петраков. — Он бьется один…
Как выяснилось потом, у казармы дело обстояло так.
Оставив своих бойцов в прикрытии, Ваня спокойно пошел к дому. В предутреннем морозном тумане смутно вырисовывалось большое каменное здание сельскохозяйственного техникума, превращенное в казарму.
Ваня почти вплотную подошел к часовому у входа и в упор выстрелил из пистолета.
