Я вдруг расхохотался. Расхохотался и закашлялся, заперхал, да так, что на глазах выступили слезы.
— Старичок, что с тобой? — напугался вроде бы Яхнин.
«Не зови меня старичком, подлюга, а то я тебя чем-нибудь пристукну…» — такая мысль мелькнула. Я платком вытер взмокшее лицо.
— Ничего… так… приступ. Ну, давай, тащи, что ли, выпивку, если есть. Яхнин соскочил с высокого табурета, белозубо улыбаясь.
— Вот это разговор! Узнаю былого Кумира! Ты что пьешь, родной? У меня ассортимент широкий.
— Неважно. На твой вкус.
— «Наполеон» пойдет? Есть пара бутылочек.
— Давай Бонапарта, пойдет, — все еще окончательно не отсмеялся я.
— Лады!
Он бросил мою пачку на письменный стол и по белой, роскошной медвежьей шкуре стремительно вышел в гостиную. Сразу же там грянула музыка — Яхнин врубил магнитофон.
* * *
Почему он так быстро опьянел? Почему так быстро и неотвратимо?
А я? Я не уступал ему в рюмках. Но почему алкоголь меня не брал, лишь до боли обострял мысли?
Закусывали мы засахаренными апельсиновыми дольками, кусочками иноземного шоколада и курили легкий «Честерфильд».
После первой бутылки на лбу Яхнина выступили красные аллергические пятна. Взлохмаченные светлые волосы. Русая бородка. Голубые глаза. Он оправдывал свою вторую школьную кличку — Красавчик.
Стародавний Яхнин и его стародавние события, извлеченные на свет его памятью…
— Помнишь практикантку Светлану Юрьевну? — жадно спрашивал он.
— Очень смутно.
— Ну как же, Кумир! Маленькая такая, грудастая, жопастенькая. Английский преподавала месяца два.
— Блондинка, что ли?
— Ну да, она самая! В десятом классе у нас была. Я ведь чуть не трахнул ее, старичок, веришь?
— Все может быть, — отстраненно отвечал я.
— Как-то после уроков задержались в классе. Вдвоем. Слово за слово: так, мол, и так, Светлана Юрьевна, почему мне английский трудно дается, как вы думаете? И накинулся на нее, начал целовать, обжимать. Ты думаешь, она шибко сопротивлялась? Ну, отбивалась, конечно, но так, без энтузиазма. Клянусь, Кумир, были бы условия, стала бы моей. — Он облизнул красные губы и воззрился на меня с искренним беспокойством: поверил я или нет?
— Мы много чего упустили, — неопределенно отвечал я.
— Брось, Кумир! Ты-то не упускал! Тот поход помнишь, в восемьдесят первом, летом?
— Что за поход?
— Ну как же! Неужели не помнишь? — разволновался Молва. — На Черную речку, с палатками.
— Аа!
— Вспомнил?
— Нет.
— Придуриваешься, Кумир! Фаддей с нами был, физик. Мы его упоили вусмерть.
