Между прочим, я не дрейфил даже при виде вражеского крейсера, ощерившегося гамзерами, которые превращают в радостный свет все живое и неживое на расстоянии миллиона кэмэ вокруг. Но от этих оскаленных ртов, выпученных глаз и засохших трофейных голов, подвешенных к нукерским поясам на манер орденов, меня явно пробрал мандраж.
Впрочем, когда меня должны были уже нанизать на вилки, трансквазер наконец очнулся и меня унесло в хрональный канал — вражеские фигуры застыли по бокам экрана. Неподдельный ужас усилил все мои способности, так что я никуда не врезался. Итого, скачок на плюс одну миллисекунду в Преднастоящее — фора хорошая.
Когда пейзаж вновь стал объемным и ярким, вблизи меня никого не оказалось. Я перескочил в телегу, установил на ее бортике три пищали, превратив в тачанку. Успел хорошо прицелиться, когда в мою сторону поспешило четверо ордынских нукеров. Выстрелил метко, трое тюрков выпали из седел и давай бороздить башками землю, запутавшись ногами в стременах. Когда подлетел ко мне последний, его единорог не смог добраться до меня — телега мешала. А мне было сподручно крутануть бердышем, и попал я по горлу туркийскому сипаху, так что брызнули на метр алые фонтанчики артериальной крови. Гадость.
Затем я перескочил на мелкую, но крепкую лошадку и двинул в лес, по дороге засадив пику в еще одного ордынца. Путь пролегал среди деревьев и доставлял массу острых ощущений: каждая низко расположенная ветвь угрожала снести мне кочерыжку. Только через пару часов решился я притормозить своего конька-горбунка. Тут и ворон Саша, сев на луку седла, мигом ее обгадил.
На привале решил я теперь пробираться до левого берега Обского пролива, а там уже найти способ переправиться через двухсотмильный водный простор — на правый берег. Нынче у меня были коняга, пищаль, берендейка с кремнями, порохом и пулями, да еще пика, цепляющаяся за ветки. По шляхам и торным тропам я старался не ехать, предпочитая обочины и темное время, так что долгое время ни один дозор не пытался меня прихватить. В итоге, со своим поводырем преодолел еще километров триста к северу-западу.
Но к концу недели я попался разъезду рейдеров, причем ночью. Не помогло тепловое зрение, потому что сидели она в дупле гнилого таежного великана. Не помогла и история о побеге из ордынского плена. Был признан я дезертиром от президентской службы.
Пока тянулось неспешное разбирательство в какой-то судебной коллегии, я сидел колодником в столичном кандее, где крысы были лучшие друзья человека. Однако Саша проникал через вентиляционное отверстие, гонял нахальных грызунов и даже приносил мне кое-какую еду, включая красную рыбу с неведомого праздничного стола. Иммунитет мой уже достаточно укрепился, чтобы я мог обойтись без инъектора, который у меня, естественно, отобрали. Сохранилась только единственная шприц-ампула с гипноделиком. Едва не потратил, когда на меня кинулся сокамерник с криками: «Беса споймал». Задушить он меня не задушил, только сопли выдавил, Саша вовремя его угомонил профилактическим ударом клюва в глаз. Над поверженным телом пернатый друг произнес эпитафию: «Плохо, когда голова не варит, а руки делают.»
