С годами при Брежневе постепенно утихала критика в адрес Сталина, но Николай искал и искал — в спецлитературе, в беседах с живыми участниками событий тех лет — ответ на вопрос: Сталин ли только открыл счет репрессиям? Кто и что его спровоцировало на это? Открывались постепенно пласты трагедий ленинского периода: от бандитского уничтожения царской семьи и до расстрела храброго поэта Н. Гумилёва, не уронившего офицерской чести. Геноцид против российской интеллигенции, многовековой культуры православия просматривался во многих документах. Эти материалы пролили свет на острые вопросы, которые волновали пытливый ум.
Чем дальше и глубже шло постижение чекистского ремесла на лекциях и практических занятиях, тем больше убеждался Стороженко, что в выборе профессии не ошибся. Органы не случайно называются во многих странах органами государственной безопасности, потому что защищают в первую очередь интересы страны и народ. «Закончу учебу, — думал Николай, — уеду в какой-нибудь глухой гарнизон и стану настоящей грозой шпионов».
То были наивные мечты человека с курсантскими погонами. Разве мог Николай тогда представить, что через какой-то десяток лет он действительно встретится лицом к лицу с первым «живым кротом» — агентом американской разведки.
Три года учебы пробежали быстро. Остался год до выпуска. Весной на предпоследнем курсе пришла любовь. Первое свидание с Людмилой он назначил у памятника Маяковскому. Шли по улице Горького к Белорусскому вокзалу. Николай читал стихи Есенина, Бунина, Языкова — пахучие, звонкие, нежные. Потом осмелел и стал декламировать своё стихотворение, посвященное милой спутнице. Когда закончил и посмотрел на подругу, то увидел в её глазах жемчужины душевной росы…
В августе они расписались. Потом была свадьба, даже две: одна в Москве, другая в Полесье. На московских посиделках собралось человек десять самых близких друзей в малюсенькой комнате коммуналки. Молодоженам вручали скромные подарки. При передаче настенных часов сослуживец А. Александрии сказал:
— Примите, дорогие Николай и Людмила, наш подарок. Пусть эти часы идут и идут. Они остановятся только в двух случаях: кончится завод у них или у хозяев. Так пожелаем, чтобы они долго-долго не останавливались!
Кто думал тогда, за свадебным столом, что слова окажутся пророческими'. Ровно через двадцать лет часы и сердце Людмилы остановились одновременно. Но это было всё потом, а пока — последние каникулы, выпускные экзамены.
