— Крестьянская повозка опрокинулась на льду, — сообщил я Коху не оборачиваясь.
Лошадь поскользнулась и теперь лежала на спине посреди дороги. Она сломала переднюю ногу, и та беспомощно болталась в воздухе. Мужик стоял над несчастным животным, изрыгая пьяные проклятия и злобно стегая упавшую кобылу кнутом. Первым моим порывом было выбежать из кареты, уж не знаю точно: то ли чтобы оказать помощь обреченной лошади, то ли чтобы остановить бессмысленную жестокость возчика. Но то, что произошло после, заняло так мало времени и было выполнено так продуманно, что у меня сложилось впечатление, будто подобные происшествия — вполне обыденное дело на этом одиноком перекрестке, и я остался сидеть в карете.
Присутствующие при сем прискорбном событии — их было четверо и сидели они на деревянной перекладине моста, — казалось, прекрасно знали, как следует поступать. Внезапно трое из сидевших рванулись вперед. Один размахивал длинным загнутым ножом, двое других держали в руках топоры. Лезвие ножа сверкнуло и вонзилось в напряженную шею лошади. Жуткий стон пребывавшего в отчаянии животного затих, заглушенный шипением крови, густой струей забившей из раны и смешавшейся с пеной у рта, отчего снег под ногами у убийцы превратился в бурую грязную кашу. Возница застыл на мгновение с занесенным над головой кнутом, а затем, не проронив ни слова, отшвырнул кнут в сторону, повернулся и бросился бежать по мосту, скользя и спотыкаясь, на противоположный берег речушки. В полном молчании вся троица навалились с топорами на труп животного. Работа заняла не больше минуты. Пар клубился над их головами, пока они с завидным неистовством разрубали павшую кобылу на дюжину кусков и поспешно загружали мясо на телегу. К ним на помощь поспешил и четвертый. Он помог догрузить повозку и столкнуть ее с проезжей дороги, после чего подал нам сигнал о том, что путь свободен.
Я ощутил внезапную слабость в ногах и сел. Но тут же снова вскочил, чтобы закрыть окно. Когда мы проезжали мимо телеги с ее отвратительным грузом из мяса, внутренностей и костей несчастного животного, омерзительно тепловатый дух, исходивший от свежей крови, проник и внутрь нашей кареты. Сладковатый, едкий и тошнотворный, он терзал обоняние, доводя меня до дурноты.
— Страшные времена плодят страшных людей, — спокойно произнес сержант Кох. — Как нам следует поступить, сударь?
Я закрыл глаза и откинулся на спинку кожаного сиденья.
— Кто знает, возможно, они умирают от голода, — пробормотал я. — Голод доводит многих достойных людей до постыдных поступков.
