Возле самого зала он немыслимым образом просочился между Круглым и мной и, толкнув огромную железную дверь, воскликнул:
– Двуликий, мой линго!
После чего куда-то исчез, оставив нас наедине с правителем Конты.
Честно говоря, линго не производил впечатления мудрого и властного правителя. Скорее он был жалок – маленький, с чуть поседевшей бородкой, узкими бегающими глазками. Росточку небольшого, сложен хлипко.
Завидев меня, он всем телом вжался в трон.
– Не трогай меня, Двуликий! – пропищал он. – Я… я всё объясню!
Я открыл рот… и закрыл. Бесполезно спрашивать, что он хочет мне объяснить. Он считает меня богом, а боги обязаны всё знать.
– Можешь забыть о том недоразумении, – махнул рукой я. – У меня к тебе важное дело.
Мои слова, похоже, приободрили линго. По крайней мере он расправил плечи, выпрямил спину и гордо задрал подбородок. К сожалению, это нисколько не помешало ему оставаться таким же ничтожеством в моих глазах.
– Что за дело, о Двуликий? – растягивая слова, молвил правитель Конты.
– Гм… Об этом я сообщу тебе утром. Наш путь в твои земли был долог и труден. Поэтому мы хотели бы для начала отужинать, искупаться и выспаться.
– О, разумеется! – еще больше обрадовался линго и хлопнул в ладоши: – Живо накрыть стол для дорогих го…
Не успел он договорить, а дверь на лестницу уже распахнулась, и два молодых контийца внесли стол на коротких ножках. За ними следовали наряженные девушки с вышитыми шелком подушками в руках.
Нас словно бы ждали.
Прислуга установила стол посреди зала и разложила вокруг него подушки – по одной возле каждой из четырех сторон. Не успели девушки выйти, а на столе уже начали появляться самые разнообразные блюда – расстарались поварихи, нечего сказать! Тут тебе и знаменитые валирские омары, от которых в свое время отказался Круглый, и валитанская хрюшка в яблоках, и местные «деликатесы» – такие как, например, кумыс и суп из трав.
Ломать голову, откуда здесь взялись традиционные веронские кушанья, я не стал – чудесные ароматы задурманили мой мозг, и в животе призывно заурчало.
– Ну, – сказал линго, когда последнее блюдо с простыми и незаменимыми хлебными лепешками опустили на центр стола, – можем приступать!
Долго уговаривать нас не пришлось – высохшие сухари, которыми мы питались всю дорогу, ужасно всем осточертели. Линго только довольно хмыкал, когда очередное глиняное блюдо пустело и убиралось со стола на ковер. Сам он почти не ел: время от времени покусывал лепешку да запивал ее вином из фигурного бокала – ему за годы правления успела надоесть и эта еда.
