Раны его были уже перевязаны. Те осколки, которые можно было извлечь, были уже удалены из тела.
Наутро его отправляли на санитарном самолете в тыл. Он был в тяжелом состоянии и говорить почти не мог.
Он зна́ком показал врачу, что у него есть просьба.
Врач был старик. Он подошел к нему, наклонился к самому его уху и громко спросил, почти крикнул. Он думал, что раненый плохо слышит его, так как часто не отвечал на вопросы.
— О чем вы хотите нас попросить, капитан? Что вам нужно?
— Я прошу вас пролететь над нашим аэродромом и приземлиться на несколько минут, — сказал капитан с большим трудом.
Врача удивила и встревожила эта просьба.
— Каждая минута промедления опасна для вашей жизни, — сказал он.
— Это мой долг, — сказал капитан. — Я должен это сделать.
Врач был недоволен раненым капитаном. Он на него сердился, он за него боялся. Но он был старый человек и не стал возражать тяжело раненному капитану, потому что знал хорошо, что такое долг, и сам служил ему много, долго живя на свете.
Он согласился на просьбу капитана.
В полдень на нашем боевом аэродроме, где мы все считали капитана уже погибшим, приземлился санитарный самолет.
К кабине подошел командир полка.
Мы все подбежали к самолету и увидели капитана. Он едва мог говорить, но сказал командиру полка:
— Товарищ майор, ваше боевое задание выполнено.
Потом он спросил слабым голосом:
— Лейтенант Полосухин вернулся?
Я стоял рядом, я был жив. Но он меня не видел.
Майор сказал:
— Лейтенант Полосухин выполнил свое боевое задание и привел свою машину на аэродром.
Капитан хотел улыбнуться, но раны на лице не позволяли ему улыбаться. Он просто закрыл глаза, и все увидели, что он думает обо мне.
— Я знал его маленьким мальчиком и любил его, — сказал он. — Я видел, как он рос, и радовался, так как он поднимался от земли все выше. Он хорошо держал себя в этом бою.
Капитан замолчал; больше он ничего не сказал.
Тогда я заплакал, так как я был моложе немного, когда ушел на войну, и умел еще плакать.
А капитана поскорее увезли, чтобы он не умер от потери своей крови.
И я сказал всем товарищам:
— Это мой старый учитель, которого я часто мучил, так как был немного ленив и думал, что он меня вовсе не любит. А он все учил меня в школе наукам, и учил меня на войне сражаться, и учил меня жить и понимать жизнь — думать о ней хорошо и делать в ней хорошо свое дело. А учить — это, должно быть, гораздо труднее, чем учиться. Учить — это, наверное, не значит еще говорить только, что ты учитель.
