Они секунду молчали.
— Ты не видел Галю? — спросила Анка. — Она опять убежала от нас. И это ты обидел ее. И я знаю все. Мне уже немало лет.
— Ты ничего не знаешь, Анка, — сказал тихо Ваня.
— Нет, я все знаю. Я все вижу, даже под землей. Но я часто не знаю, что мне делать с тем, что я вижу, так как логики у меня мало, как это говорит сама Анна Ивановна. И это правда.
— А разве то, что ты видишь, не нужно тебе? — спросил Ваня. — Если ты не знаешь, что с этим делать?
— Мне все нужно. И то, что под землей, и то, что во мне, и то, что далеко от меня, на звездах. Ты ведь сам сказал, что я жадная. Но Галя мне друг, а дружба выше всего на свете. И тот, кто обижает моего друга, обижает и меня. Разве если друга твоего убьют враги, ты не мстишь за него? И разве не страшно тебе было бы воевать, если бы товарищ не стоял рядом с тобой в бою?
— Это было бы страшно, — ответил Ваня. — Меня бы давно убили. Но я Галю не мог обидеть, потому что она мне тоже друг. И разве не вместе с тобой я все время тревожусь за нее? И разве не вместе с тобой ходили мы к ней каждый день, и разве не о ней думал я, когда писал рассказ, которого даже тебе не показал? А все-таки есть, должно быть, на свете что-то такое, что выше этой дружбы. И я могу сказать тебе это…
Но тут Анка перебила Ваню и воскликнула с жаром своим звонким голосом:
— Не говори!
Ваня замолчал. И Анка добавила тихо:
— А все-таки нехорошо, что ты мне не показал рассказ. И на моем флакончике было что-то написано. И я теперь ничего не знаю. А я ведь комсомолка и член комитета и должна знать, что делается вокруг меня, и в школе, и во мне самой. А я ничего не знаю. И ты уезжаешь завтра. И я тебя не увижу больше.
Голос Анки стал совсем печальным.
— Я могу оказать тебе, что там было написано, — сказал Ваня.
Но Анка снова громко перебила его:
— Не говори!
Он снова умолк. Они молчали дольше, чем в первый раз.
— Что там было написано? — тихим голосом спросила Анка.
— Теперь уж я не могу сказать тебе. Теперь я не знаю, как это сказать, — ответил Ваня.
— А минуту назад ты знал?
— Я знал, что если бы ты мне приказала сделать что-нибудь такое, чего не мог бы сделать в мире никто, я совершил бы это.
— И даже плохое?
— Ты плохого не можешь желать.
— Так отчего же я чувствую себя такой виноватой, отчего я тревожусь, отчего мне так жалко Галю, что хочется плакать сейчас?
И Галя в самом деле услышала очень тихий плач.
Неужели это плакала веселая Анка? О чем она плакала? О ней ли, о Гале, или о том, что уезжает Ваня, или о том и другом и немного от счастья? Галя не знала, о чем плачет Анка, но, приникнув лбом к стеклу, беззвучно всплакнула тоже.
