А за углом она, Зоя. Щелк железными зубами!
Бежит Рейтман обратно, к щели. Но даже воздух против него: густеет как кисель, обволакивает ноги, руки. А погоня все ближе, дышит в затылок. Шма-исроэль! И щель не спасет его. И вот ведьмины лапы хватают за щиколотки, и падает Рейтман на живот, плачет, умирает.
Проснулся Рейтман в липком поту и с лицом, мокрым от слез; проснулся, сел в растерзанной кровати, тяжело дыша. Еще не рассвело, тьма клубится в углах, а на потолке — лента лунного света между разошедшимися занавесками.
Забормотал:
— Да, да, это аутизм, я несчастен, боже, за что мне эти муки? Он жрет меня изнутри, и я знаю, как его зовут, но что же мне делать, что делать?
Лег в кровать, руку заложил за голову, но не спится Рейтману. Смотрит, раскрыв глаза, в черный потолок, и картины его жизни плывут перед ним.
Вот детсадовский двор, и на асфальте солнечная сыпь, и он, Рейтман, в шортиках, рубашечке, босоножках стоит столбом, а вокруг него на одной ножке скачет мальчик, и:
— Раз-два, третий жид — по веревочке бежит!
Люто ненавидит маленький вундеркинд послеобеденные прогулки, в частности потому, что знает: за это время ему обязательно захочется писать, а попроситься нельзя, потому что воспитательница злится, ведь ей надо оторваться от книжки и сводить вундеркинда в туалет. И терпит, терпит Рейтман до самого конца и виду не подает. Но еще больше ненавидит он тихий час, который превращается в вечность. Никогда не мог заснуть Рейтман в этот самый тихий час, и лежал он, отвернувшись к стенке, и изучал трещинки на ней.
Школа… Идет Рейтман, торопится, тяжелый ранец оттягивает плечи. На углу Сибирской и Талалихина его ждет растрепанный сорванец по кличке Вьюн. Он толкает маленького Рейтмана в грудь грубо:
— Здорово, Тормоз! Принес?
Рейтман кивает и достает из кармана рубль с портретом лысого дядьки.
— Молоток! Ну пошли, а то опоздаем!
В школе его прозвали Тормозом, хотя никакой Рейтман не тормоз, а, наоборот, круглый отличник. Ну не совсем круглый, потому что по труду и физкультуре у него вечная четверка. Позже, правда, кличка отклеилась, поскольку перевели Рейтмана из обычной школу в другую, с математическим уклоном, но и здесь неуютно вундеркинду. Когда пришло время и мальчики начали дружить с девочками, с Рейтманом никто дружить не захотел, разве что какая-нибудь девчонка пожалеет его и скажет:
— Бедненький…
А Рейтману чужая жалость как нож по сердцу. Чужая жалость — подтверждение его никчемности. Сам-то себя Рейтман готов жалеть бесконечно, собственно, он этим постоянно занимается, но принимать жалость от других… ни за что!
