Вышедший бортинженер объявил о десятиминутной готовности к посадке. Точно, в ушах начинает закладывать — снижаемся. Выключаю и упаковываю ноут, сажусь на свое место, пристегиваюсь.
Саддам Хуссейн был человеком, прекрасно понимающим толк в подготовке армии к войне. Поэтому с наличием военных взлетно-посадочных полос в самых неожиданных местах дела обстояли замечательно. Судя по всему, с агентурой в Ираке у ГРУ тоже все нормально, другим и не объяснишь неплохо очищенную от песка полосу железобетонных плит и грамотно установленную лазерную систему обеспечения посадки. Стальная птица только заканчивала движение по ВПП, а мы уже раскрепляли автомобили. Бортинженер дело знал туго — момент полной остановки практически совпал со стуком о покрытие опустившейся аппарели. Первый джип срывается с места — в нем близнецы и Мансур. Я во втором, рядом с водителем. Выезжаем из нутра транспортника, жаркий воздух пустыни бьет в лицо и перехватывает дыхание. Заложив вираж, проезжаем остатки вышки диспетчерской (явно последствия авианалета) и движемся по изрядно занесенной песком колее. Судя по показаниям джипиэс-навигатора (без сомнения, с далекой от гражданского назначения картой), на северо-восток, к границе с Ираном. Через пять минут, описав круг, над нами проходит АН-32 и ложится на противоположный курс. Последний кусочек Родины покинут.
Чувство новизны и общий азарт притупляются где-то через час — уж больно однообразный и мало радующий глаза вокруг расстилается пейзаж. Выжженная солнцем каменистая пустыня, иногда сменяемая невысокими барханами серого песка. Никаких золотых или оранжевых тонов, ожидаемых после красочных фильмов «Национальной географии», сплошные оттенки серого. С дороги ушли минут тридцать назад, сейчас размеренно пылим по проложенному в электронных мозгах навигатора курсу. Каждые полчаса по сигналу Ахмета откидываем в сторону закрывающий низ лица край арафатки и прикладываемся к флягам с подсоленной водой. Смочившие рот и горло мелкие глоточки падают словно в бездну, не принося особого удовлетворения. Просто не верится в дождливую московскую осень в этой прокаленной за день, высушенной духовке. Хорошо, что заходящее солнце светит почти в спину, уже не добавляя жара. Придерживая за цевье нагревшийся АКМ, обвожу взглядом свой сектор горизонта, уже привыкнув к очкам-консервам. Кемаль на заднем сидении регулярно встает и, держась за дугу, осматривает путь через бинокль. Механика грозного ДШК закрыта брезентовым чехлом на резинке, мелкие песчинки с завидным постоянством бьют в стекла очков.
