Андреев очевидно смущен. Он не смотрит на меня, но понимает, внутренне согласен со мной и поступал бы так же, как я.
— Вы меня, товарищ Андреев, поставили в очень, очень тяжелое положение.
— Очень тяжелое?
— Да.
— Очень?
— Да.
Андреев внимательно, очень понимающе и опять очень сочувственно посмотрел на меня.
Я сказал ему, что в последнее время мне все отказы да отказы. Вот, например, отпуск дали на 1 месяц, а у меня одно лечение займет 1,5 месяца. Три года я вообще не был в отпуске.
— Прошлое не считается. Мы, политбюро, тоже берем по месяцу. И тоже за прошлое не считаем.
Разумеется, Андреев говорил это, чтобы хоть что-нибудь сказать, ибо члены Политбюро берут отпуск на сколько хотят, и, во всяком случае, не меньше 1,5 месяцев. Я молчал устами и отвечал ему глазами.
— Ну полтора месяца еще можно. Напиши.
— У меня написано, вот.
Андреев взял от меня бумагу и тут же подписал разрешение на 1,5 месяца.
— Ты вообще, — говорил он, — сначала сговаривайся, созванивайся, а потом пиши заявления. А то раз напорешься на отказ, два — и составится о тебе представление как о нескромном человеке.
— Хорошо, я буду созваниваться.
Разговор опять перескочил на дело о моей жене. Вышло это так. Я сказал:
— Что ж, если ты считаешь, что я не такое заявление написал в ЦК, давай я его возьму назад.
— Нет, не бери, пусть останется. Но ЦК никак на него реагировать не будет.
— Значит, для меня остается тяжелое положение.
— Да ничего это не значит. К Бухарину мы жену пустили, потому что она беременна. К Адоратскому — дочку, потому что он поехал больной. Вот и все.
— А к Тихомирнову?
— Это вот мы зря сделали. Хотя он прожил там 8 месяцев.
— Нет, не восемь, а всего шесть, т. е. почти столько же, сколько и я. Только у меня был перерыв в один месяц, когда я приезжал в Москву.
— Тихомирнову можно было не давать, мы это напрасно сделали.
— От этого мне не легче.
— Правда? — Андреев опять на меня остро посмотрел.
— Да, мне очень тяжело. Я этого не хочу скрывать и смазывать перед ЦК, и думаю, что ЦК облегчило бы меня, если бы сообщило, какая причина. Впрочем, мне даже не важно, какая причина, а лишь довольно сказать, что причина есть.
— Зачем ей ездить к родителям. Пусть они сюда едут.
— Пожалуйста. Я вчера подал заявление и просил, чтобы дали разрешение на въезд отцу жены. В таком случае поддержи.
Андреев опять смутился и ответил неопределенно:
— Что ж, это можно.
Дальше мы говорили о делах ВОКСа.
Мое впечатление: Андрееву искренне меня жалко. Но он сам в клетке постановлений и дисциплины и не то что сделать, а объяснить ничего не смеет.
