Надо сказать, что травма Вершинина стала словно бы искупительной жертвой, потому как после этого случая шторм вдруг стал стихать и через пару часов совершенно сошел на нет. Осталась лишь средняя зыбь, на которой лодку легко раскачивало. Впервые за последнюю неделю люди могли не бояться, что их стошнит после каждого выпитого глотка воды. Фащанов взялся за готовку, надеясь, что люди смогут вернуть себе хоть какое-то подобие аппетита. Ради такого случая он даже использовал последний запас квашеной капусты, с боем вырванный из холодильников "Микояна". Конечно, щи из тушенки и с сушеной картошкой — совсем не то, что настоящие, на косточке, но в наших условиях выбирать не приходилось. Сашка — вот хитрый пройдоха! — подгадал очнуться почти в точности к тому моменту, как Фащанов закончил приготовление щей и получил свою порцию самым первым. Глядя, как он уплетает за обе щеки, так, что под белыми бинтами на голове вовсю ходят желваки, я с удивлением почувствовал, что живот мой урчит от голода и требует своей доли.
К сожалению, оживление царило на лодке очень недолго. Как только прошла морская болезнь и все связанные с ней неудобства, люди начали замечать другие неприятности, которые прежде уходили на задний план. Жара стала далеким прошлым и, как это часто бывает, тяготы подзабылись. Казалось, тогда было лучше, чем теперь. В отсеках стояла ледяная сырость, на металлических частях — а они повсюду — то и дело выступали мелкие капли воды. Невозможно было согреться, только если не лежать очень долго под одеялом полностью одетым. Людей снедала тоска и скука. Прерванные непогодой посиделки с выступлениями разных ораторов все никак не возобновлялись. Похоже, самому Гусарову они тоже надоели. Матросы были раздражительны, работу делали неохотно, на вахте дремали. Командиры, за редким исключением, не делали им замечаний, только Гусаров и Смышляков по долгу службы пытались поддержать дисциплину. Наказаний было столь много, что не хватало заданий для провинившихся. Ведь на лодке никого не посадишь на гауптвахту. Кто проштрафился — получал внеочередной наряд по гальюну или на кухне. В конце концов, получилась очередь наказанных на пару дней вперед.
Лодка тем временем оставила за кормой мыс Горн и шла некоторое время почти не поднимаясь на север, курсом восемьдесят градусов, чтобы пройти около скалы Шаг из гряды Антильских островов. На этом отрезке впервые случилась серьезная авария. Один за другим вышли из строя оба дизеля, и лодка потеряла ход. Я слабо представлял себе характер и тяжесть повреждений, но бледное лицо Гусарова много говорило о сложности положения. "Л-16" ушла на глубину, чтобы исправить двигатели, и в течение восьми часов мотористы в полном составе колдовали в своих владениях, чтобы дать субмарине возможность продолжить поход. Я старался не задумываться, что будет, если ничего исправить не удастся. Что нам делать здесь, посреди открытого океана? Помощи ждать не приходится. Дождаться проходящего мимо судна, затопить лодку и отдаться на милость неизвестно кого? Вряд ли это правильный выход. С другой стороны, кончать жизнь самоубийством тоже очень не хотелось. Я предпочел отбросить плохие мысли, по крайней мере, до того, как все окончательно прояснится. Жаль, что нечем было себя занять, и никак нельзя было отвлечься. От сна уже опухла голова; курить нельзя, читать надоело много дней назад, разговаривать нет настроения. От нечего делать мы затеяли с Вершининым игру в города, но и это быстро наскучило. Тогда Сашка стал рассказывать про одну из своих экспедиций, в Якутию. Пытался удивить меня подробностями о том, какие зверские там живут насекомые, как тебя окружает гудящим облаком мошкара, как раздувается от крови впившийся клещ, а уж держится так, что приходится отстригать его ножницами и потом выковыривать головку иголкой. Ха, нашел кого удивить! В Томске во дворе дома летними вечерами жрут комары не хуже, чем в тайге, а уж клещей я повидал. И без мошки тоже ни грибов, ни рыбы.
