Ведь это благодаря Максу мы сидим в камере смертников на дурацкой планете в тысяче световых лет от родного дома. Особенно обидно, что на этот раз мы вляпались не из-за очередной гениальной идеи Макса, а по причине самой примитивной жадности.
Нет, и Риксон, конечно, мерзавец. Сто тысяч за одну, пятьсот – за пару… От такой занимательной арифметики у кого угодно башню снесет. Эх, половину из оставшихся мне часов жизни отдал бы за то, чтобы Риксон был здесь. Это ничего, что камера двухместная, мы бы потеснились.
Наверное, от искушения придушить Макса меня удерживает нежелание выглядеть глупо в собственных глазах. После того, как вчера я, имея возможность скрыться, ринулся вытаскивать этого идиота из лап двух десятков разъяренных борлов, без всяких шансов на успех… Чего уж теперь.
О, Макс, кажется, пошевелился. Он примерно раз в два часа шевелится. А так лежит, глаза в потолок вперивши, и непонятно даже, жив еще или сам Богу душу отдал.
– Не дрейфь, дружище, выберемся! – неестественно весело говорю я. Надоела тишина!
Макс смотрит на меня глазами умирающего от несварения желудка спаниеля.
– Прости меня, Кир.
– Даже не надейся! – Я громко фыркаю. – Вернемся на корабль, пять дежурств на камбузе подряд твои.
– Четыре. – Макс кривит губы в усмешке, принимая правила игры.
– Шесть. И не советую спорить дальше, – говорю с угрозой.
– Пусть будет шесть, – соглашается Макс. – Но учти, все шесть дней я буду готовить перловку.
– Ну и скотина же ты, Макс! – Я восхищенно качаю головой.
Мы замолкаем и дружно приподнимаем головы. Причиной тому – противный скрип открывающегося люка и прямоугольник света на потолке, добавившийся к свету тусклой лампочки.
* * *
Когда вы сидите с другом за второй бутылкой настоящего кубинского рома, когда в зубах у вас отличная сигара, а разговор как раз перешел с обсуждения достоинств знакомых и малознакомых дам на решение проблем вселенской важности – в такие моменты вам не нужны незнакомые посетители.
Есть исключения, конечно… Но тот, что высветился на мониторе моего домофона, был не того пола. Невысокий, толстенький мужчина с аккуратной круглой лысиной и неприятной улыбочкой на тонких бескровных губах.
Я решил, что он, очевидно, ошибся адресом и крайне неприветливо осведомился, какого, собственно, черта ему надо.
– Я к вам по делу, господин Ковальски. – Моя грубость не стерла улыбку с лица незваного гостя, и голос его был липким как мед.
– Мне нет никакого дела до вашего дела, господин Не-знаю-кто, – отрезал я.
