— Я не злой человек…
Черев несколько месяцев я рассказал об этом эпизоде Герберту, коммерсанту из Гдыни, человеку с высшим экономическим образованием. Он попал в лагерь вместе с остатками той самой группы польского Сопротивления, о которой я уже писал. Хольцер сначала был в их бараке старостой комнаты, а потом долгое время — старостой блока. Герберт знал Хольцера гораздо лучше, чем я.
На следующий день после их прибытия в лагерь Хольцер забил насмерть человека, который был своего рода идейным вождём всей группы. О нём все говорили с глубоким уважением и высказывали мысль, что, если бы он не погиб, его имя было бы неразрывно связано со строительством новой Польши. Досталось от Хольцера и самому Герберту.
Я сказал Герберту, что сам Хольцер вовсе не считает себя злым человеком. Герберт долго смотрел на меня и потом сказал, взвешивая каждое слово:
— Он действительно не злой человек. Пойми, Мартин, — продолжал он, — в зверя его превратили созданные здесь условия. А по своей натуре он совсем не злой человек.
И Герберт рассказал мне несколько маленьких эпизодов из лагерной жизни, характеризующих Хольцера и с хорошей и с плохой стороны. Один эпизод произвёл на меня особенно сильное впечатление. Когда группа Сопротивления, в которую входили Герберт и другие заключённые, ещё только прибыла в Штутгоф, здесь царил самый зверский террор, какой только можно себе представить. И вдруг Хольцер показал совершенно противоположную сторону своей натуры. Во время вечерней поверки, продолжавшейся уже несколько часов, возле барака лежал один заключённый. Он был при смерти. Вода стекала с крыши прямо ему на лицо, но никто не решался его унести. Больных и мёртвых всегда пересчитывали вместе с живыми, и общее число заключённых должно было соответствовать существующему списку. Когда стемнело — а поверка всё ещё продолжалась, — Хольцер, который в то время был всего лишь старостой комнаты, вдруг проявил инициативу. Он поднял больного поляка, перенёс его на койку, а когда поверка закончилась, все увидели, что Хольцер держит руку умирающего в своей руке.
— Нет, Мартин, он совсем не злой человек. Он душевнобольной, безумный, он убьёт тебя и меня, если услышит хотя бы сотую долю того, о чём мы сегодня говорили. Он предаст гестапо своих самых ближайших друзей, если сможет извлечь из этого хоть малейшую выгоду. Но он не злой человек. Хольцер лишь продукт системы, которая подчинила его своим законам.
