— Не думай, Митя, что по одной, сгоряча вырвавшейся фразе можно правильно судить о каждом человеке. Этак и до ошибки докатиться недолго, а ошибку чекисту прощать нельзя, за ней — вся судьба человека. Другой ведь и просто так сболтнёт лишнее, потом сам себя готов на куски разорвать, да поздно.
— А как ты узнаешь, сболтнул он или правду сказал? — не сдавался я.
— На то и советские люди вокруг. Свидетели, очевидцы: без них, без их помощи и правды все наши догадки — как дом без фундамента на сыпучем песке. Подул ветерок покрепче, и нету его, одни развалины. А правду свою от наших людей и самому хитрому врагу не утаить.
Впоследствии мне не раз приходилось убеждаться в справедливости, в глубокой партийной мудрости замечаний старого человека. И как бы сложно ни складывались обстоятельства, с которыми приходилось сталкиваться в чекистской работе, я всегда вспоминал советы Сергея Филипповича Балмочных.
Нашлись, конечно, друзья и среди молодых липецких чекистов. Одним из них мне стал недавний рабочий — токарь Сокольского завода Ваня Данковцев, весёлый, смелый, находчивый парень восьмью годами старше меня. Мы часто с ним беседовали, вместе строили планы, нередко спорили в свободные от работы минуты. Ваня умел вовремя подсказать, правильно посоветовать там, где надо, а то и сурово отчитать за случайную ошибку. Он раньше других последовал примеру большевистской решительности и дисциплины председателя ЧК Янкина. Учитель у нас был хороший.
Однажды я нёс воскресное дежурство и, как обычно в такие дни, во всем здании ЧК не было больше ни одного человека, если не считать наряда красноармейцев во дворе, вооружённых винтовками и пулемётом «максим». Все было тихо, спокойно, как вдруг незадолго до полудня по мостовой зацокали подковы лошадей и послышались возбуждённые людские голоса.
Выскочил на крыльцо, а там уже спешиваются десятка два кавалеристов.
— В чем дело, товарищи? Что случилось?
Ближайший из них обернулся, шагнул к крыльцу:
— Где ваш председатель? Давай сюда! Мы с ним сейчас поговорим…
Несколько конников направились к воротам, но им преградили путь успевшие сбежаться на шум красноармейцы. Вот-вот могла начаться свалка.
— Да вы расскажите, что нужно! — как мог громче крикнул я.
— Давай председателя, узнаешь! — неслось из возбуждённой толпы, напиравшей на крыльцо.
— Нет председателя. Один я, никого больше нет.
— А-а, так он ещё прячется? Сами найдём!
Больше всего меня возмутило обвинение Якова Фёдоровича в трусости. Я предложил: хотите, позвоню ему домой?
