Я уже обращал внимание читателей на то, что подсудимые говорили на суде правду в двух случаях: либо когда их припирали к стенке исчерпывающими и убийственными по своей силе доказательствами, либо, что бывало чаще, когда они давали характеристики друг другу. В какой-то мере это было типично и для защиты.
Вспоминается допрос свидетеля Зеверинга. Еще в юношеские годы я знал эту фамилию. Зеверинг был одним из видных германских соглашателей и немало сделал для того, чтобы не допустить создания единого фронта коммунистов и социал-демократов перед лицом назревавшей фашистской опасности. На Нюрнбергском процессе эта весьма одиозная фигура с большим знанием дела и неожиданной для ее возраста экспансией стала гвоздить Геринга и Гесса. Все, что говорил о них Зеверинг, было точно, веско и глубоко обличительно. Не пощадил он и Шахта.
— Шахт предал дело демократии, — сказал Зеверинг и обрисовал этого подсудимого как одного из активных пособников Гитлера, человека, сделавшего все возможное, чтобы открыть дорогу фашизму в Германии.
Тогда адвокат Шахта доктор Дикс, не решаясь прямо опровергнуть этого опасного свидетеля, сам наносит неотразимый удар по Зеверингу:
— Несмотря на все мое уважение к Зеверингу, я, к своему глубокому сожалению, вынужден именно ему отказать в умении правильно оценивать государственных деятелей... Зеверинг и его политические друзья несут несравнимо большую ответственность, чем Шахт, за переход власти в руки Гитлера. Они несут ответственность перед историей, потому что проявили нерешительность и в конечном счете политическую безыдейность. Эта ответственность возрастает в связи с тем, что свидетель уже тогда понял — переход власти в руки Гитлера означает войну. Если верить ему, что он действительно обладает такой правильной политической интуицией, его пассивность в то время и позже, пассивность его политических друзей еще больше увеличивают их ответственность... Наши немецкие рабочие, право же, не трусливее, чем голландские. Мы очень рады были слышать здесь от одного свидетеля о мужестве голландских рабочих, которые осмеливались бастовать под дулами солдат армии вторжения. Зеверинг и его политические друзья, игравшие большую роль в жизни рабочего класса Германии, не должны были бы допустить роспуска профсоюзов в тысяча девятьсот тридцать пятом году... Гитлеровский режим не был еще настолько силен, чтобы не бояться истины, заключающейся в словах поэта, адресованных рабочим: «Все колеса остановятся, если этого захочет твоя сильная рука». Тогдашнее национал-социалистское правительство точно понимало это и не без основания опасалось... Но и сильная рука, о которой я только что говорил, нуждается в руководстве, в котором рабочему классу было отказано. Его должны были взять на себя такие люди, как Зеверинг...
