Что было дальше - Николай не помнит. Очнулся ночью, не в силах пошевелить на рукой, ни ногой. С трудом перевернулся на спину. Сквозь щели в крыше видно было светлеющее предрассветное небо. Там же, где он лежал, полная тьма. Дрожащими от слабости руками ощупал себя: разбитая, в сгустках запекшейся крови голова, сильная боль во всем теле, хотя видимых повреждений нот, ссадины и глубокие царапины - результат падения на ветки деревьев. Они-то, видимо, и спасли ему жизнь. Но зачем? Ведь яснее ясного: это плен...
Власов попытался встать, сделал резкое движение и... не поверил себе. Тишину прорезало мягкое мелодичное позванивание. Награды?! И ордена, и Золотая Звезда Героя были при нем. Тогда, может быть, все-таки не плен?
Забыв о боли, он вскочил на ноги, подбежал к двери, контуром обозначенной наступающим рассветом, рванул на себя ее хлипкие доски.
- Хальт! Хальт! - завопили снаружи, и почти сразу же в полуметре от него деревянную стену сарая прошила трасса автоматной очереди.
Утром его вывели на допрос. Солнце стояло еще невысоко, особенно ясно высвечивая крестьянский двор, где эти, в мышиного цвета мундирах, чувствовали себя полными хозяевами, заброшенный огород, сарай, где он провел ночь.
Из дома высыпали офицеры. С интересом разглядывали его, переговаривались. Один, помоложе и понаглев, подошел ближе, потянулся было к наградам. Но Николай ожег его таким взглядом, так круто развернулся широченными плечами, что фашист вмиг отскочил и заговорил что-то громко и визгливо. Примчалось двое солдат. Вместе с часовым они крепко связали ему руки сыромятным ремнем, и теперь вроде бы он был безопасен. Но подходить к нему офицеры больше не решались.
После непродолжительного и формального допроса, во время которого Власов в основном молчал, его развязали, но лишь затем, чтобы через минуту сковать руки толстыми браслетами наручников заводского производства. Его надежно охраняли, но интереса к нему гитлеровцы больше не проявляли. Словно забыли. Даже не покормили ни разу за весь длинный летний день. Ясно было одно: ждали приказа сверху.
И он скоро пришел, этот приказ. В сопровождении трех конвойных его отправили на ближайшую железнодорожную станцию, бросили в товарный вагон. Почти сразу же поезд тронулся, и пошли стучать колеса по стыкам, набирая ход...
Везли его долго, с остановками в пути. Однажды состав попал под бомбовый удар наших самолетов, и Николай, прижимаясь к дощатому полу вагона, всем сердцем желал прямого попадания, крушения, то есть всего, что могло принести ему свободу или смерть.
