Все было, возможно, и порознь, и вместе, памятник порой неотделим от хулы — вот что удивительно в жизни.
Горин двинулся к рытвинам и буграм, чтобы обстоятельно во всем разобраться, но не успел он ступить за черту бурьяна, как услышал позади себя крик:
— Дяденька, не ходите туда! Не надо!
Он в недоумении обернулся. От купы древолистов спешила тоненькая, как стебелёк, девочка; её светлая, в облачке волос головка шариком одуванчика скользила над гущей трав.
— Это почему же мне не ходить туда? — любуясь прелестно разгорячённым лицом девочки, спросил Горин.
— Там водятся проволоки… — с тихой убеждённостью проговорила она.
— Проволока, — слегка оторопев, машинально поправил Горин. — “Проволок” нет, так не говорят…
— Есть. — Взгляд синих, как земное небо, глаз девочки был твёрд и серьёзен. — Туда не надо ходить. Просто вы не знаете.
— А остальные знают?
— Ребята знают.
— Хорошо, хорошо, — согласился Горин, не зная, что и думать. — И как же они выглядят… эти “проволоки”?
— Змейки такие. — Коротко вздохнув, девочка повела в воздухе пальцем. — Тоненькие и прыгучие…
— А-а, понятно…
Горин отвернулся, чтобы скрыть улыбку, и посмотрел на пологий, в проплешинах бугор. На ногах девочки, как он заметил, не было никакой обувки, а это значило многое: дикая местность считается окончательно обжитой тогда, когда ребёнок может всюду разгуливать босиком. И змей на этой планете не было. А вот обрывки проволоки тут вполне могли быть, в траве могли скрываться их петли, а чем это не силок для резвой детской ноги? “Здесь водятся проволоки…” Какой точный, если вдуматься, образ!
— Так взрослые, ты говоришь, ничего не знают?
— Не-а. — Она досадливо взмахнула рукой. — Я говорила, и Тошка подтвердил, а они не поверили.
— Понятно…
“Вот пакость! — рассердился он. — Первая опасность, с которой дети сталкиваются на чужой — чужой! — планете, исходит от… Носом бы ткнуть сюда всех этих мерзавцев! Мордой бы их в эти самые кучи!”
Однако что происходит?
Он смотрел на девочку, девочку-стебелёк, босоногую фантазёрку с исцарапанными, как в её возрасте положено, коленками, и в нем нарастала тревога. Как это понимать? Мир всюду становится таким благоустроенным, что крохотный огрех освоения уже видится чудовищным пятном, но это бы ладно! Дети пугаются каких-то проволочных петель, боятся уже невесть чего. Кем же они тогда вырастут?! А ведь все шло, как надо: главное — забота о человеке, тем более о детях, добро, безопасность, свобода. Тут достигнут, казалось, немыслимый прежде прогресс… Вот чем, выходит, все оборачивается.
