– Когда начнем? – спросил он меня.
– Надо подождать пока они выведут щенков. Иначе все разбегутся и тогда в лесу трудно будет разыскать логова.
– А ведь вы оказались правы. Мы и раньше стреляли в них, забрасывали гранатами, а они все-таки продолжали нападать. Теперь же боятся и разбегаются только при виде патрульных. Прямо, парапсихология!
– Вполне возможно. Собаки тысячелетиями жили рядом с человеком и научились читать его мысли. Вернее, не мысли, это слишком громко сказано, а чувства, т. е. отношение к себе. У животных способности к этому, по-видимому, более развиты, чем у человека. Я помню, что меня совершенно игнорировали зайцы, которых я встречал в лесу, когда ходил по грибы. Они подпускали меня на пять-шесть шагов и не спеша удалялись. Именно удалялись, а не бежали.
– Вы не охотник?
– Нет. Не могу стрелять в этих зверушек, которых и так мало.
Алексей внимательно посмотрел на меня.
– Ты что?
– А как же тот муравейник?!
– Ах, вот ты о чем. Это была жестокая необходимость. Тут не место колебаниям. Надо было действовать быстро и решительно.
– Ну этого у вас предостаточно! Я заметил, – продолжал он, все еще пристально глядя мне в лицо, – что, в принципе, вы добрый человек, но можете быть предельно жестким. Помните пленных бандитов? Вы отдали приказ расстрелять их так же спокойно, как будто речь шла о чем-то обыденном…
– Что же, я должен был орать?!
– Да нет! Меня поразило ваше спокойствие при этом и то, что вы тут же забыли о них.
– Других дел было предостаточно.
– А вы не верите, что их можно было бы исправить?
– Нет! А что до спокойствия, то… У меня тогда, да и сейчас вот стоит перед глазами мальчик с ногами, перебитыми автоматной очередью… И не будем больше об этом!
Голос мой против воли прозвучал резко и зло.
– Простите! – смутился Алексей.
Он помялся и, видимо, желая сгладить неловкость, заговорил о чем-то другом. Я его не слышал. Мысли мои вернулись к событиям недавней осени. Всю свою жизнь я ничто не ненавидел так неистово, как насилие. Я считал, что нет выбора средств и запрещенных приемов по отношению к неспровоцированному насилию. Помню, что в разговоре со своим пленником на лесной поляне я весь похолодел от возмущения и ненависти, когда он стал излагать свои планы создания рабовладельческого или крепостнического общества. Нет ничего более ценного в жизни, чем свобода. «А Родина, общество?» – шепнул мне внутренний голос. Сейчас эти понятия были почти абстрактными. Не было ни Родины, ни общества. Была небольшая группа людей, затерянная среди безмолвия Земли, пережившей только что сокрушительную катастрофу.
