Теперь оставалось ждать. Сколько? День? Два?
Несколько человек отправились в лагерь за едой, а мы залегли на своих местах и приготовились к встрече.
Ждать пришлось трое суток. Спали по очереди. Костров разжигать было нельзя. Мы ели холодные консервы, большинство из которых оказались рыбными. В первую ночь пошел дождь, который лил весь следующий день. Ни обсушиться, ни согреться было негде. Хорошо еще, что песчаная почва быстро впитывала влагу. Опасаясь за здоровье детей, разве можно было иначе назвать пятнадцати– и шестнадцатилетних мальчиков, я разрешил, когда дождь кончился, разжечь в чаще леса небольшой костер, куда по очереди бегали ребята сушить промокшую одежду.
Если никто не заболел, то наверное из-за неимоверного нервного напряжения. Нас ожидала схватка с тридцатью шестью вооруженными до зубов бандитами, и единственно, что мы могли им противопоставить – это неожиданность. Поэтому приходилось быть начеку и ждать. Ждать, ждать и ждать!
Несмотря на запрет, в нашем расположении появились девочки и женщины из стационара. Они пробрались со стороны чащи и принесли термосы с горячим кофе. Таких термосов у нас в стационаре было много. Мне пришлось благодарить и ругать наших помощниц.
– Мы осторожно! – оправдывались они. Что и говорить, горячий кофе нас сильно поддержал, но девушки могли нас демаскировать и их пришлось немедленно удалить. Надо отдать им должное – ушли они совсем бесшумно.
Я с наслаждением отхлебывал горячий кофе и вдруг заметил, что рядом кто-то лежит. Это была Евгения.
Она затаилась за бугорком, выставив перед собой автомат.
– Ты что здесь делаешь? Почему не ушла с остальными? Где ты взяла автомат? – зашипел я на нее.
– Позвольте мне остаться!
– Уходи немедленно! Это не женское дело!
– Я умею стрелять и я еще не рассчиталась с ними за отца и мать!
– Это совсем другие.
– Нет, те самые! – упрямо возразила она. – Это те же самые и я хочу их убивать, убивать и убивать!
Я понял ее. Да, это были те же. Те, кто использовал людскую трагедию, чтобы дать волю своим животным инстинктам. Это они врывались в квартиры и насиловали жен на глазах мужей, дочерей на глазах отцов и, испохабив юное тело, вспарывали им животы. Я вспомнил омерзительные картины, которые видел по дороге и в городах.
Я подполз к ней ближе и, обняв за шею, поцеловал в затылок.
– Милая моя девочка, – как можно ласковее сказал я. – Ты права! Это те же. Но позволь нам самим рассчитаться с ними. Если тебя убьют, – добавил я, – я не переживу этого!
