— Он совсем не похож на гея, — говорит режиссер. — Во всяком случае, внешне.
Затем мы переключаемся на девушек.
— Кто у нас следующий?
— Рейн Тернер, — говорит кто-то.
Почти автоматически перестаю стирать бесчисленные CMC от Лори и тянусь к названному портфолио. В ту минуту, когда пододвигаю папку к себе, в зал входит девушка с веранды дома Трента и Блэр в Бель-Эйр, и мне стоит немалых усилий себя не выдать. Голубые глаза, светло-голубая блузка с треугольным вырезом, темно-синяя мини-юбка — все в тему: атрибутика восьмидесятых, то, что надо для фильма. Торопливо представившись, она начинает читать (плохо, наигранно, монотонно, режиссер то и дело прерывает и показывает, как надо), но происходит нечто помимо чтения. Она задерживает на мне взгляд, и я не отвожу свой, так всегда начинается, а продолжение известно. «За что ты меня ненавидишь?» — доносится до меня чей-то истерзанный голос. «Что я тебе сделала?» — чудится мне чей-то крик.
* * *
Во время пробы открываю лэптоп и нахожу страничку Рейн Тернер на IMDB [29]. Теперь она пробует читать от лица другой героини, и я с ужасом понимаю, что повторного приглашения ей не светит. Таких, как Рейн, сотни, юных и непорочных, свежесть — их единственный козырь, во что они превращаются дальше, лучше не знать. Все это очевидно, тысячу раз пройдено, но снова словно впервые. Внезапно приходит CMC «Quien es?» [30], и я не сразу догадываюсь, что оно от той девушки, к которой клеился в баре для пассажиров первого класса перед вылетом из Нью-Йорка. Подняв глаза, впервые вижу белую искусственную елку, стоящую у бассейна (как я ее раньше не замечал?!), и кусок стены с афишей фильма «Бульвар Сансет» [31], вписанный вместе с елкой в проем окна.
* * *
Провожаю Рейн до машины, которую она бросила на бульваре Вашингтон.
— Вот, значит, в какой фильм вы меня приглашали, — говорит она.
— Возможно, — говорю. — Я думал, не узнали меня.
— Узнала, конечно.
— Польщен, — делаю паузу перед решительным наступлением. — А к продюсеру чего не подкатила? Он ведь тоже был на той вечеринке.
Она изображает изумление, затем заносит руку, точно хочет меня ударить. Я испуганно отстраняюсь, подыгрывая.
— Вы всегда девушкам гадости говорите или только на голодный желудок? — спрашивает. — Офигеть ваще.
Она прелестна, но прелесть кажется почему-то отрепетированной, наносной. И удивление невинной улыбки — неискренним, маскирующим умудренность.
— Там и режиссер был, — подначиваю.
