Отец изучал дневник долго и нудно. Он рявкал, заметив тройку или, еще хуже, двойку:
— Мать!
Мать, маленькая, робкая, подходила к столу и щурила серые глаза.
— Мать, неужели этот босяк думает, что я кую деньги и на них учу его?
Мать обычно героически вставала между сыном и отцом. Поэтому первый удар ремнем доставался ей…
Но наступил день, когда Акбар заметил, что он уже ростом с отца, а его плечи даже шире отцовских. И Алексей однажды сказал:
— Хватит, батя! — и выразительно повел плечом.
Отец рассмеялся, произнес с восхищением:
— Вырос, сукин сын!
Но Акбар был наблюдательным и заметил тень страха в глазах отца. Он сплюнул на пол и процедил сквозь зубы, показывая на мать:
— Если ударишь ее или меня, свяжу.
— Меня? — рявкнул отец. — Да я тебя…
Всего этого Дик не знал. Не знал и терялся в догадках. Ему было непонятно поведение Акбара, однажды вырвавшегося из-под томительной власти отца и уверовавшего в свою силу. И тренер в конце концов не постыдился обратиться за помощью к Смирнову и Лиле.
— Может, еще раз обсудим его поведение на коллективе? — предложил Володя. — Или сообщим на завод.
— Это только взбесит Акбара, — возразила Лиля. — Он чрезвычайно самолюбив!
— Тогда выгнать его к черту, и делу конец! У нас не колония для трудновоспитуемых, — сказал Володя.
Владислав Николаевич покачал головой.
— Это просто, и это я могу сделать без вашей помощи. Меня волнует другое: как переделать Акбара? И вообще, я себе не прощу, если выпущу его из рук. Он, бесспорно, талантливый спортсмен, и, ручаюсь, в конце концов из него получится блистательный гонщик, которым я буду гордиться. Но сейчас я не могу подобрать к нему ключи, не могу найти способ, чтобы сбить с него спесь. Одним махом не переделаешь. На это понадобятся годы, но игра стоит свеч!
Смирнов перебил тренера:
— Учитель, я не пойму вас. То вы его видеть не можете, то восхищаетесь им. Неужели и вас очаровали его широкие плечи, могучая шея и длинные сильные ноги?
— Ты прав, Вовочка, очаровали. И такую ценность из своих рук выпустить не могу. Он родился гонщиком, пойми это! А то, что видеть его не могу, прости, — я ведь человек, и всего во мне много. Ты лучше посоветуй, как с него сбить спесь? Дальше я знаю, что делать.
— Что именно, Учитель?
— Мое дело. На то я тренер. Или, как вы говорите: «Учитель». Я — учитель атлетов…
Смирнов тут же с чувством продекламировал строки из стихов Уолта Уитмена: «Я — учитель атлетов. Если после учения твоя грудь станет шире, ты докажешь, что и моя широка».
