— Она была со мной в дамской туалетной комнате, когда я увидела фотографии Дианы.
— А я еще рассказал ей, что твоя мама умерла, когда тебе уже почти исполнилось шестнадцать. Ведь она знала всю эту историю. Кроме того, — добавил он мрачно, — что они уже были любовниками, когда твоя мама еще была жива.
Эмма тихо сказала:
— Я не виню ее сейчас.
— Ты прощаешь ее, — отрывисто произнес он. — Моя мать, наверное, ничего бы не стала предпринимать, но, когда я разорвал помолвку, она была убеждена, что меня надо спасать от фатального чувства любви.
— Я понимаю…
— Да? — Его рот растянулся в улыбке. — Она заставила Диану приехать. Это было лучшее из того, что она могла сделать, хотя в то время я так не думал. Но когда Диана увидела тебя и поняла, что все те годы мучила тебя, это было равносильно изгнанию из нее беса. Правда, моей матери нет прощения за ее участие во всей этой истории.
— Она поступила так, потому что думала: это будет лучше для тебя.
— Сейчас она понимает, что я поступил правильно.
— Диана имела все основания злиться на меня за то, что я умышленно разорвала ее отношения с моим отцом, но мне бы хотелось, чтобы она посмотрела на все происходящее моими глазами. Для меня их любовная связь была элементарным предательством по отношению к моей маме!
— И поэтому ты положила конец их роману. — Голос Кейна был холодным, и она невольно взглянула на него и увидела, что он опять спрятался за свою непроницаемую броню.
— У одной девочки в школе обнаружилась булимия; все стали с ней носиться — врачи и учителя; семье пришлось уехать, а моя лучшая подруга заявила: «Они с ног сбиваются, чтобы угодить ей. Почему бы и тебе так не попробовать?» Ну, я притворилась, что у меня такая же болезнь, и она началась сразу после того, как на сцену вышла Диана.
— Ты сражалась за свою безопасность, — ровным голосом произнес он. — Я могу это понять.
— Может быть, и за безопасность, но частично это все же была месть. Понимаешь, хотя моя мама ничего не говорила отцу, мне она рассказала обо всем. Это разбило ее сердце. Но два зла не сослужили добра, и чье-то еще разбитое сердце не смогло утешить мою бедную мать.
— Эмма, — тихо сказал он, — я это прекрасно понимаю.
— Тогда, в то утро, ты не понимал этого.
Он допил воду и поставил пустой стакан на подоконник.
— Когда я проснулся в то утро, то почувствовал, что держу в руках целый мир. Но потом я приехал домой и столкнулся с бившейся в истерике Дианой. И мать заявила: ты всегда знала, что она моя сестра.
