— Почему на всех?
— Потому что обычно белые с цветными играют вместе, пока не вырастут, а потом перестают дружить. Такова жизнь.
— Значит, я какая-то не такая, — усмехнулась я.
— Я ничего плохого не хотела сказать, Сью Эллен. В наших местах так ведется, да и в большинстве мест, насколько мне известно, к тому же ты перенимаешь речь от этой подруги и разговариваешь не лучше какой-нибудь батрачки.
Мама примолкла, до нее словно только что дошло, о чем я толковала насчет Мэй Линн.
— Ты сказала, вы собираетесь выкопать свою подругу, сжечь ее и отвезти пепел в Голливуд?
— Так я и сказала, но стоит ли мне это делать? Пока не пойму.
— Бред сумасшедшего, — сказала мама.
— Тебе ли не знать, — огрызнулась я и тут же пожалела о своей грубости.
Мама отвернулась к стенке.
— Я ничего такого не имела в виду, — извинилась я. — Прости, мама.
Вновь она повернулась ко мне — медленно-мед-ленно.
— Нет, я не обиделась. Надо было мне самой думать, прежде чем говорить. И куда мне судить о чужих поступках — я и сама-то ни на что не гожусь.
— С тобой все в порядке.
— Нет. Не в порядке. Послушай, я не знаю, стоит ли выкапывать мертвое тело и сжигать его. Наверное, за такое наказывают. Существует какой-нибудь список нелепых преступлений, и это там значится. Все равно что пить из отхожего места. Может, нигде и не записано, что нельзя, но так просто не делают. Так что не вздумай. А вот уехать — это правильная мысль. Я ни на что не гожусь, даже с материнскими обязанностями не справляюсь, и ты тут не застревай. Случись что со мной, останешься наедине с папашей. Не доводи до такого.
— Я бы и тебя не хотела оставлять с ним наедине, — сказала я. — И сама тем более не хочу. Он еще не разучился бить левой.
— За меня ты не бойся, — сказала мама. — Вчера я впустила его, хотя толком не помню как, все расплывается. Мой бальзам виноват. От него все путается в голове. И мне так одиноко.
— Этот бальзам ничего не лечит, — сказала я. — От него ты становишься пьяная и сонная и ни за что не отвечаешь. Не надо тебе его пить.
— Ты ничего не понимаешь, — вздохнула она. — Мне плохо, а от бальзама становится хорошо, а без него всегда плохо, плохо, плохо. Ты должна уехать. Не надо выкапывать мертвецов, оставь эту затею, просто уезжай.
— Говорю тебе, не могу я уехать и оставить тебя с папашей.
— Я умею с ним справляться.
— Не хочу, чтобы тебе пришлось «справляться», — повторила я.
Мама призадумалась и над чем-то долгое время размышляла. Я прямо-таки видела, как в глубине ее глаз что-то двигалось, как будто человек, перебегающий с места на место в густой тени. За то время, что она молчала, я могла бы выкурить сигару — будь у меня охота курить, чего вовсе не было, — и, пожалуй, вырастить табаку на вторую закрутку.
