Мы гребли вниз по течению, пока не добрались до баржи. Там никого не было, только зеленая тень. Перебрались на баржу и подтянули лодку за собой. Тяжеленько было, но мы справились. В тени большой ветки, густо обросшей зеленью, мы устроились поудобнее, и Терри раскрыл дневник. Многие страницы были вырваны, на полях — какие-то каляки, рисунки. Терри принялся читать вслух. Писала Мэй Линн не так, как разговаривала: тут она старалась выражаться правильно. Грустно мне стало. Кое-что там было написано про события, которые действительно произошли, гораздо больше — про то, чего не было и быть не могло, но Мэй Линн убедила себя, что так будет. Типа она поехала в Голливуд и там в каком-то магазинчике или баре ее «открыли», и она сделалась главной звездой экрана. Она писала так, словно все это с ней уже случилось, а я-то знала: ничего подобного. Она от нас, из Восточного Техаса, не отлучалась никогда, молчу уж про Голливуд.
Про нас она говорила мимоходом: так человек вспоминает про то, как накануне видел птицу-красногрудку. Это меня тоже огорчило. Мне казалось, мы друзья, могла бы и почаще нас замечать. Мы и на ее похоронах побывали, и огненное погребение затеяли, и везти ее прах в Голливуд, а она про нас лишний раз и не упомянет. Почему бы не отвести нам более заметную роль в рассказе о ее жизни, пусть даже начиненном выдумками?
Тень расплылась уже на полбаржи к тому времени, как Терри добрался до той части дневника, которая превратила всю нашу болтовню про Голливуд в нерушимый план. Когда я услышала эту часть, я заплакала — не слезами, а про себя — и почувствовала сильный страх, хотя не могла бы объяснить почему. Из-за этого мы твердо решили ехать в Голливуд. Эти страницы изменили нашу жизнь так, что теперь уже ничего не будет по-прежнему.
Там была страничка-другая про брата, и внутрь дневника Мэй Линн вложила свою фотографию. Неплохая фотография, хотя по-настоящему передать, какая она была, ни один снимок не мог: даже в старом платье с полинялыми цветочками она всегда выглядела на миллион долларов. И еще одна вещь отыскалась в дневнике: маленькая карта на тонкой бумаге. Эта карта и та страница в дневнике поведали нам, что ее брат был вором покрупнее, чем все думали, хотя Мэй Линн могла и выдумать все от начала до конца, как выдумывала про Голливуд и прочее.
Вот что Мэй Линн написала про своего брата: «Кое-что писать не следовало бы, потому что это позор для всей семьи». И тем не менее она это написала, потому что, как она тут же пояснила, это ее личный дневник и она вправе писать в нем все, что захочет. Все равно это секрет между нею и лампой, которая освещает эти слова, — во как!
