В то время этот квартал был вовсе не столь фешенебельным, как сейчас. Казалось, что в этой части города вечно царит пасмурная погода, а здешние жители стараются скорее оставить позади здешние тесные и темные улочки, стремительно шагая по узким тротуарам или же уносясь отсюда без оглядки в своих автомобилях по усеянной выбоинами и рытвинами мостовой.
У парадного на стене дома, в котором жила Лина, висел домофон. Однако, поскольку дверь была распахнута настежь, я не стал звонить и просто вошел внутрь. Несмотря на то что на улице стоял день, в подъезде было почти совсем темно — солнечные лучи едва проникали сюда сквозь давно немытые окна. Мне пришлось включить свет, и лишь тогда стали видны обшарпанные ступени лестницы, а также бледно-зеленого цвета стены, уже много лет нуждающиеся в покраске.
Когда я оказался перед дверью квартиры Лины, меня вновь одолели сомнения. Имею ли я право вторгаться в ее горе? Я уже было собрался уйти, как вдруг изнутри раздалась музыка. Затаив дыхание, я подался к двери и весь обратился в слух. Это была одна из композиций Билли Холидэя.[16] Я сам в ту пору как раз открыл для себя блюз, и услышанная мелодия заставила меня переменить принятое решение. Я выпрямился и решительно постучал.
Прошло некоторое время, прежде чем послышался звук отрываемого замка, и дверь медленно отворилась. На пороге стояла она, Лина, — босая, в длинном черном платье. Волосы ее были слегка растрепаны, взгляд упирался в пол, а когда она подняла глаза и посмотрела на меня, я заметил, что она недавно плакала. Если девушка и была удивлена, то ничем не показала этого. На губах у нее появилась слабая улыбка. Не говоря ни слова, она протянула мне руку. Я поспешно схватил ее и горячо пожал. Не отпуская моей руки, она заставила меня войти, закрыла дверь и увлекла меня за собой вглубь квартиры, откуда по-прежнему звучал завораживающий голос Билли Холидэя. В комнате я увидел разложенный диван с неубранной постелью, вокруг него в беспорядке валялись разные детали одежды. На перевернутом деревянном ящике из-под пива стоял проигрыватель, рядом в таком же пивном ящике лежали лазерные диски. Все еще держа меня за руку, Лина медленно подвела меня к дивану и легла. Я снял ботинки и прилег рядом. Даже сквозь одежду я ощущал тепло ее тела. Потянув меня за руку, она заставила обнять себя и накрыла нас обоих одеялом.
Не знаю, сколько времени мы так пролежали. Вскоре диск закончился, и музыка стихла. Временами мы проваливались в недолгий сон. Несколько раз она начинала беззвучно плакать — я чувствовал, как содрогается ее тело. Мы ни о чем не разговаривали. Наше общение ограничивалось легкими прикосновениями и объятиями. Не было и малейшего намека на секс — мы были полностью одеты, — однако никогда еще ни с одной из женщин мне не доводилось испытывать большей близости.
