-- Из Чегема, -- сказал я, стараясь говорить правильно, но с акцентом.
Я нарочно назвал дедушкино село, а не город, где мы жили, чтобы сильнее
обрадовать его дремучестью происхождения. По моему мнению, университет,
носящий имя Ломоносова, должен был особенно радоваться таким людям.
-- Это что такое? -- спросил он, едва заметным движением руки
останавливая мою попытку положить на стол документы.
-- Чегем -- это высокогорное село в Абхазии, -- доброжелательно разъяснил я.
Пока все шло по намеченному диалогу. Все, кроме радости по поводу моей
дремучести. Но я решил не давать сбить себя с толку мнимой холодностью
приема. Я ведь тоже преувеличил высокогорность Чегема, не такой уж он
высокогорный, наш милый Чегемчик. Он с преувеличенной холодностью, я с
преувеличенной высокогорностью; в конце концов, думал я, он не сможет долго
скрывать радости при виде далекого гостя.
-- Абхазия -- это Аджария? -- спросил он как-то рассеянно, потому что
теперь сосредоточил внимание на моей руке, держащей документы, чтобы вовремя
перехватить мою очередную попытку положить документы на стол.
-- Абхазия -- это Абхазия, -- сказал я с достоинством, но не заносчиво.
И снова сделал попытку вручить ему документы.
-- А вы знаете, какой у нас конкурс? -- снова остановил он меня вопросом.
-- У меня медаль, -- расплылся я и, не удержавшись, добавил: -Золотая.
-- У нас медалистов тоже много, -- сказал он и как-то засуетился,
зашелестел бумагами, задвигал ящиками стола: то ли искал внушительный список
медалистов, то ли просто пытался выиграть время. -- А вы знаете, что у нас
обучение только по-русски? -- вдруг вспомнил он, бросив шелестеть бумагами.
-- Я русскую школу окончил, -- ответил я, незаметно убирая акцент. -Хотите, я вам прочту стихотворение?
-- Так вам на филологический! -- обрадовался он и кивнул: -- Вон тот столик.
-- Нет, -- сказал я терпеливо, -- мне на философский.
Человек погрустнел, и я понял, что можно положить на стол документы.
-- Ладно, читайте. -- И он вяло потянулся к документам.
Я прочел стихи Брюсова, которого тогда любил за щедрость звуков.
Мне снилось: мертвенно-бессильный,
Почти жилец земли могильной,
Я глухо близился к концу.
И бывший друг пришел к кровати И, бормоча слова проклятий,
Меня ударил по лицу!
-- И правильно сделал, -- сказал он, подняв голову и посмотрев на меня.
-- Почему? -- спросил я, оглушенный собственным чтением и еще не понимая, о чем он говорит.
-- Не заводите себе таких друзей, -- сказал он не без юмора.
